Стремительные шаги за спиной. Дубовский цепко схватил меня за плечо, там, где минутами раньше оставили синяки пальцы Ильи, развернул к себе. Я вскрикнула от боли, рефлекторно заслонила лицо.

— Так, — сказал он, убирая руку. — Ну-ка, посмотри на меня, киса.

Я не отвечала, просто стояла, тупо разглядывая выщербленный тротуар, сжавшись, судорожно вдыхая и выдыхая воздух сквозь зубы. На наши головы изливались треснувшие небеса. Короткая молния мелькнула вдалеке, следом раскатился отставший гром.

— Злата, — повторил он мягче. — Посмотри на меня.

Мокрые волосы облепили моё лицо по бокам, струи воды стекали по ним на шею. Капало с носа, который наверняка покраснел от холода. Мне было плевать, как я выгляжу. Но то, что он увидел меня такой… слабой — вот, что ранило больнее всего. Я вздёрнула голову, зло заглядывая прямо в глаза Дубовского. Он тут же сощурился, оглядывая меня. Как детектором обшарил каждый сантиметр, замечая разорванную одежду и уже наливавшиеся чернотой страшные синяки, темнеющие на бледной коже печатями. Дубовский протянул руку — я дёрнулась, и это он тоже заметил, — убрал влажные пряди с шеи, разглядывая её в свете фонаря. Провёл по ней кончиками пальцев.

— Отпусти меня, — хрипло пробормотала я. — Насмотрелся? Красиво?

— Кто это сделал? — Дубовский проигнорировал мой выпад. Он тяжело дышал, я видела, как натужно вздымалась его грудь. Глаза совсем потемнели, из летнего мелководья превратившись в пугающую пучину, на дне которой покоятся разбитые корабли.

— Не твоё дело.

Я отступила на шаг и попала каблуком в выбоину, едва не упав. Дубовский подхватил меня раньше, чем я испугалась. И в этом капкане из рук силы вдруг окончательно покинули меня, будто убедившись, что теперь есть, кому меня передать. Мои истерзанные нервы не желали нести боль к мозгу, задерживали её где-то там, на полпути. И вместе с тем не давали мне пошевелиться. Я прижалась к груди Дубовского, чувствуя, как аккуратно он придерживает меня. Глупая мысль мелькнула хвостом, разметала в сторону бессвязные клочки впечатлений — точно ли это он? Быть может, у него есть брат-близнец, не такой поганый урод?

— Пошли со мной, киса, — сказал Дубовский, развенчивая этот миф. Кто ещё стал бы так меня называть?

Это было не предложение и не вопрос. Он просто вскинул меня на руки, сминая подол истерзанного платья. Играючи, словно я не весила ничего. И понёс к машине. Начни я возражать, вряд ли он стал бы меня слушать. Но я не собиралась. Молчание было моим спасительным коконом, камерой с мягкими стенами. Я безучастно прикрыла глаза, ощущая мягкие толчки шагов.

«Значит, под него лечь ты готова, а под меня — брезгуешь?»

Голос Ильи вдруг так явственно раздался в голове, что я вздрогнула. Это шипение, преисполненное лютой ненавистью, я не забуду до конца жизни. Эти мутные, красные глаза, которые смотрят на меня с отвращением и похотью. Скрюченные пальцы, впившиеся в кожу, выщеренные зубы. Когда-то я любовалась им, считала самым красивым на свете. Целую жизнь назад.

Он ведь не хотел секса со мной, в том смысле, который обычно подразумевают. Хотел наказать, завладеть, как какой-то вещью, на которую предъявляют права. Отомстить. Человек, с которым я хотела провести всю свою жизнь, собирался разбить меня, чтобы я не досталась другому.