Стараясь стереть с лица раздражение, я отвернулась, рассматривая изумительную вышивку настенных экранов. И очень удивилась, когда Максим остановил словесный поток официантки, рассказывающей о преимуществах блюда с таким томным придыханием, словно подавалось оно на её обнажённом теле.

— Прекрати это, — сказал он с едва заметным отвращением, даже не глядя на девушку. Та недоумевающе захлопала ресничками. Тогда он протянул руку, чтобы рассмотреть бейдж, пришпиленный к нависшей над ним груди. — …Марина. Трахать таких куриц, как ты — это извращение. Я не зоофил. Так что либо ты заканчиваешь спектакль, либо окажешься на улице быстрее, чем обычно соглашаешься на отсос. Тебе всё понятно?

— Да, — ответила девушка сухо, моментально подбираясь. Она даже застегнула блузку.

В карих глазах застыли слёзы. Вместо того, чтобы торжествовать и мстительно радоваться, я почувствовала, что жалею её. Разве это жизнь? Пытаться выбиться в люди через постель, зная, что в лучшем случае тебя воспринимают как домашнюю зверюшку или аксессуар на члене. И при этом любое богатенькое чмо будет считать себя в праве вытереть о тебя ноги. Такие, как Дубовский. О, я уверена, что он сделал в своей жизни гораздо больше зла, чем эта разукрашенная девица. Но с ним так не поступают, ему почёт и уважение, ведь в его руках власть и деньги. В каком же безумном мире мы живём.

Дубовский сделал заказ, выбрав тартар из лосося и одиннадцатилетний Dom Perignon. Целую бутылку. После того, как официантка покинула кабинет с максимальной скоростью, которую позволяли развить высоченные шпильки, Максим снова обратил на меня внимание, выжидательно глядя из-под бровей, словно ждал ответа.

— Вы зря взяли так много, — сказала я. — Напиваться в мои планы не входило. Пожалуй, я и вовсе не буду пить.

— А я разве спрашивал, что там входит в твои планы? — ответил Дубовский. Он лениво склонил голову, глядя, как я наливаюсь возмущением.

— Как это понимать? — сказала я резко, напрягаясь. — Вы что…

— Прекрати выкать, — прервал он меня приказным тоном, в котором скользнуло недовольство. — Это просто смешно. Не знаю, что ты там себе придумала, но я тебе не враг. И рассчитываю, что тебе хватит мозгов это понять. Я хочу, чтобы ты расслабилась.

В ушах моментально зашумело от злости. Его тон был просто оскорбительным. Его слова были верхом неуважения. И сам он — воплощение того, что я ненавидела в людях больше всего на свете. Самодовольный, эгоистичный, привыкший помыкать людьми выскочка.

— А я вот хочу покинуть это место, — издевательски сказала я. — Кажется, наши желания не совпадают.

— Тогда почему ты ещё здесь? — Он откинулся на спинку стула. На лбу появилась крохотная морщинка между бровей.

Я закусила губу. И правда, почему?.. Разум услужливо подкинул ответ.

— Из-за моих родителей.

— Враньё, — отрезал Дубовский.

Он встал, прошёлся к камину. Я невольно залюбовалась исполненными внутренней силы движениями, но тут же одёрнула себя. Ещё чего не хватало.

— С чего вы взяли?

— С того, — он повернулся, — что ты не похожа на человека, который будет делать то, чего не хочет на самом деле. Может, ты и не осознаёшь все свои желания, но это не значит, что их нет.