То-то и оно.

Огромные костры, разведенные вблизи гигантского деревянного изображения бога Перкунаса, величественная фигура жреца, взывающая к нему, и все остальное внушало невольное уважение к происходящему действу. Впрочем, исключительно со стороны Улана. Для Петра это театрализованное представление так и осталось «развлекаловкой».

— Гляди, гляди, — то и дело толкал он в бок друга, — как лихо он забульбенил когерентный посыл на квантовом уровне. Не-е, у мужика минимум третий дан по кинематике чёрной теквон-магии, поверь мне. В таких делах я влет секу. А вот с бубнами и барабанами сплоховали, маловато. Эх, им бы «Бони-М», совсем иной разгуляй бы получился. Пару раз «Бахама-мама» исполнить и все — религиозный экстаз населения обеспечен.

Правда, смотреть человеческие жертвоприношения он не смог — отвернулся в сторону и только временами страдальчески морщился, когда порывы ветра от огромного костра доносили сладковатый запах горящей человеческой плоти. Впрочем, Улан тоже не глядел туда, предпочитая устремлять взор повыше — на темное ночное небо.

Познакомились они и с семейством Гедимина, хотя и не со всем. Его жену Ольгу Всеволодовну они повидали всего однажды — женщине нездоровилось. К дочерям, выведенными ею к гостям, друзья особо не приглядывались, а из сыновей кунигаса в Троках находились всего трое — два самых младших: подросток Любарт и кроха Явнут, да один из старших, будущий победитель татар Ольгерд. Остальные же были отправлены отцом в различные уделы на практике постигать княжескую науку управления, включая и первенца Монтвида, находившегося в старой столице Керново, как бы замещая там своего отца.

Впрочем, Ольгерду тоже вскоре предстояло уехать в Витебск, но не для постижения княжеской науки, а для женитьбы на тамошней княжне Марии. Вообще-то он должен был укатить на следующий после приезда друзей день, однако дважды откладывал свой отъезд, принимая участие чуть ли не во всех беседах Гедимина с Петром и Уланом и пытливо буравя своих собеседников голубыми, похожими на отцовские глазами. Отличие в цвете зрачков было незначительным, но если вглядываться… Если у кунигаса они были серовато-голубыми, напоминая отблеск хорошо начищенного меча, когда в нем отражается небо, то у Ольгерда голубовато-серый цвет зрачков больше походил на булатный клинок. Словом, у отца — железо, у сына — сталь.

Он и Улана с Петром слушал иначе, чем Гедимин. Тот, к примеру, когда речь вновь зашла о хитроумном взятии Христмемеля, подкидывал и свои предложения, пускай и запоздалые: «А еще лучше, если б вы… Надо было… А вдобавок стоило…». Ольгерд же помалкивал, таил от всех свои идеи, но чувствовалось — их у него невпроворот, так и просятся на язык. Но удерживал их в себе сын кунигаса, не выпускал наружу. Наверное, потому ему столь сильно понравилась фраза, произнесенная Уланом: «Тогда лишь двое тайну соблюдают, когда один из них о ней не знает». Он долго смеялся, а затем попросил ее повторить, очевидно, чтоб крепче запомнить.

Щекотливого разговора с Гедимином насчет поступления к нему на службу избежать не удалось. Да и как его избежишь, когда Улан успел отличиться и во время их отдыха. Как-то разговорившись с кунигасом по поводу усовершенствования защиты литовских замков, он посоветовал взять себе в помощь саму природу, а точнее — реки.