Зато теперь вид ровненьких и гладких, как стекло, камней вызывал неизменную улыбку. Ну и предвкушение, само собой. Я торопливо стянул одежду, подпрыгивая с ноги на ногу и вздрагивая. Раздеваться, когда от холода зуб на зуб не попадает, очень неприятно. Но я точно знал, что солнечные камни работают лучше при соприкосновении с голой кожей. Так что я терпел, скрипя зубами. Влез в чашу, вытянулся. Миг, другой… Блаженное тепло лизнуло кожу, а потом просочилось под нее, впитываясь, как оливковое масло, в каждую пору. Я зажмурился, согреваясь и расслабляясь, испытывая почти болезненное удовольствие от жара камней. Они отдают тепло в любое время года и в любую погоду, стоит лишь улечься на их гладкие маслянистые бока. Один минус — работают булыжники только на открытом воздухе. А то я подумывал перетащить чашу в дом.

После часа лежания я согрелся достаточно, чтобы начать соображать. И снова подумал о рыжей, нагло вторгшейся в мою упорядоченную жизнь. Я даже сделал мысленную ставку на то, сколько она продержится в Оливковой роще. Два дня? Или целых три?

К дому я возвращался в хорошем настроении, все же, когда ничего не болит — это уже повод порадоваться. Правда, оно быстро сменилось злостью, стоило увидеть, что сделала рыжая во время моего отсутствия. Двор оказался разделенным на две половины бороздой, вдоль которой торчали палочки и была натянута красная нитка. С моей стороны имелась картонка с надписью: «Здесь ваша часть дома!» А за нелепой преградой вторая картонка с грозным: «Наша часть дома, не надо здесь ходить!»

Я гневно пнул эту хлипкую конструкцию, и тут же из окна — чистого до неприличия — высунулась кучерявая рыжая голова.

— Все, что находится на нашей половине, принадлежит нам! — заявила эта… София. — Так что будьте добры, истр Хенсли, оставьте в покое этот предупреждающий знак!

— Вы издеваетесь? — рявкнул я. — Это что еще за ниточки?

Голова исчезла из окна и появилась в двери. Вместе с телом, разумеется. Подол на этот раз оказался на месте, из-за чего я испытал приступ сожаления.

— Это граница! — торжественно объявила эта пигалица. — Между нашими половинами дома. Вы не заходите на мою, а мы на вашу. Договорились?

— Даже не мечтайте. В своем доме я буду ходить везде, где захочу.

— Ах так! — Она уперла руки в бока. — Тогда я тоже буду ходить везде! Линк, возьми одеяло, теперь мы будем жить на северной половине! Сдается мне, там гораздо удобнее!

— Только суньтесь в мою дверь! — прорычал я. — Пристрелю.

— Вы неотесанный грубиян! — взвилась девушка.

Я довольно кивнул. Надеюсь, эта выскочка уяснила мою позицию. Пнув напоследок столбик с табличкой, я ушел к себе.

Не-на-вижу! Ненавижу этого мужлана, этого отвратительного дикаря! Ну почему мне так не везет?!

В очередной раз топнув ногой, я упала в кресло. Линк бросила на меня сочувствующий взгляд.

— Интересно, он правда способен выстрелить в человека или лишь пугает? — пробормотала я, обращаясь к кушетке. Та, понятно, промолчала, что и к лучшему.

— А мы будем сажать зернышки?

Линк присела у моих ног, с надеждой глядя в лицо. Я пригладила ее кудряшки. «Сажать зернышки» — мечта моей девочки, она ждет этого события с той минуты, как мы сели на пароход. Я даже потратила часть монет в небольшой лавке Дейлиша, где закупила семена, которые продавец заботливо сложил в бумажные свертки и подписал. Мята, тимьян, розмарин, базилик, шалфей, лаванда… У меня голова закружилась от всех этих названий. Я всю жизнь провела в Кронвельгарде и ничего не знала о травах. Я даже не могу отличить розмарин от чабреца! Но Линк уже смотрела на меня круглыми глазами, а над головой девочки появилось легкое мерцание, что говорило о высшей степени ее нетерпения.