В доме иезуитов дети Катаока были безутешны. Отец Цесьлик делал все возможное, чтобы их отвлечь. Он загадывал им загадки. Спросил, например: «Какое самое умное животное в мире?» Но после того, как тринадцатилетняя девочка сказала, что это обезьяна, слон и лошадь, он ответил: «Нет, это бегемот» — потому что по-японски «бегемот» это «каба» — противоположность слову «бака», то есть «глупый». Он рассказывал им библейские истории, начав, как и следует, с сотворения мира. Он показал им альбом с фотографиями Европы. Но несмотря ни на что они почти все время оплакивали свою мать.

Через несколько дней отец Цесьлик начал поиски семьи этих детей. Во-первых, через полицию он узнал, что их дядя был в участке в Курэ — городе неподалеку — и пытался навести справки о детях. Затем он выяснил, что старший брат пытался найти их через почтовое отделение в Удзине, пригороде Хиросимы. А потом — что их мать жива и находится на острове Гото, недалеко от Нагасаки. Наконец, еще раз зайдя на почту в Удзине, он связался с братом и вернул детей матери.

Примерно через неделю после бомбардировки до Хиросимы дошел смутный и малопонятный слух, что город был разрушен энергией, высвобождающейся в тот момент, когда атомы каким-то образом расщеплялись надвое. Название этого оружия, передаваемое из уст в уста, звучало как «генси бакудан», что можно было перевести как «оригинальная детская бомба». Никто не понимал этого и верил в это объяснение не больше, чем в порошкообразный магний и тому подобное. Из других городов доставляли газеты, но там все еще содержались самые общие формулировки — например, такие, как заявление Domei [16] от 12 августа: «Ничего не остается, как признать огромную мощь этой бесчеловечной бомбы». Но в городе уже работали японские физики с электроскопами Лауритсена и электрометрами Неера [17], и они слишком хорошо понимали, что происходит.

Двенадцатого августа семейство Накамура, все члены которого все еще чувствовали себя нехорошо, отправилось в соседний город Кабе и поселилось у свояченицы госпожи Накамуры. На следующий день госпожа Накамура, хотя она еще недостаточно окрепла, чтобы много ходить, вернулась в Хиросиму — на автомобиле добралась до окраины, а оттуда пошла пешком. Всю неделю, проведенную в доме иезуитов, она беспокоилась о матери, брате и старшей сестре, которые жили в части города, именуемой Фукуро; кроме того, она чувствовала, что что-то странное тянет ее в город — как было с отцом Кляйнзорге. Она обнаружила, что вся ее семья мертва. Тогда она вернулась в Кабе, но увиденное в городе настолько потрясло ее, что в тот вечер она не могла говорить.

В госпитале Красного Креста наконец установился относительный порядок. Доктор Сасаки, вернувшись с отдыха, принялся классифицировать своих пациентов, которые все еще лежали повсюду, даже на лестницах. Персонал постепенно убирал все обломки и мусор. Но самым большим успехом было то, что медсестры и санитары начали убирать трупы. Достойная кремация и погребение были для японцев большей моральной ответственностью, чем надлежащий уход за живыми пациентами. Родственники смогли опознать большинство из тех, кто погиб в день взрыва в больнице и вокруг нее. Начиная со следующего за взрывом дня всякий раз, когда пациент казался уже безнадежным, к его одежде прикрепляли листок с именем. Ликвидаторы трупов выносили тела за территорию, складывали погребальные костры из остатков разрушенных деревянных домов, сжигали их, клали часть пепла в конверты от рентгеновских пластин, помечали конверты именами погибших и с почтением складывали стопками в главном офисе. Через несколько дней конверты целиком заполнили одну из стен этой импровизированной усыпальницы.