С утра, когда доктор Фудзии провожал на железнодорожную станцию своего друга, не было даже слабого ветерка, но теперь порывы ветра носились в разные стороны; здесь, на мосту, дул восточный ветер. Новые пожары возникали повсюду, огонь быстро распространялся, и очень скоро на мосту стало невозможно стоять из-за накатывающих волн горячего воздуха и дождя из пепла. Доктор Матии перебежал на дальний берег реки — и дальше, на улицу, еще не охваченную огнем. Доктор Фудзии спустился в воду и укрылся под мостом, где уже нашли убежище несколько десятков человек и среди них — его слуги, которым удалось выбраться из-под развалин дома. Из-под моста доктор Фудзии увидел двух своих медсестер: одна висела вниз головой на бревне, оставшемся от клиники, другой бревна больно сдавили грудь. Он позвал на помощь несколько человек и смог освободить обеих. На мгновение ему показалось, что он слышит голос племянницы, но найти ее не удалось; больше он ее никогда не видел. Четыре его медсестры и оба пациента тоже погибли. Доктор Фудзии вернулся в воду и стал ждать, пока огонь утихнет.

Все, что произошло с докторами Фудзии, Канда и Матии сразу после взрыва (а судьбы их были довольно типичны, примерно то же самое случилось с большинством гражданских и военных врачей Хиросимы), — кабинеты и клиники разрушены, оборудование уничтожено, да и их собственные тела тоже в той или иной степени покалечены, — все это объясняет, почему такое число пострадавших горожан не получили медицинской помощи и почему многие из тех, кто мог бы выжить, погиби. Из 150 врачей в городе 65 уже были мертвы, а большинство остальных — ранены. Из 1780 медсестер 1654 либо погибли, либо были в таком тяжелом состоянии, что не могли работать. В госпитале Красного Креста, самом большом в Хиросиме, только шесть врачей из тридцати были дееспособны — и только десять медсестер из двух сотен. В штате госпиталя Красного Креста был лишь один врач, который не получил травм, — доктор Сасаки. После взрыва он поспешил в подсобку за бинтами. В этой комнате, как и во всех других, которые он видел, пока бегал по больнице, царил хаос: пузырьки с лекарствами попадали с полок и разбились, мази были разбрызганы по стенам, повсюду валялись медицинские инструменты. Он схватил несколько упаковок бинтов, неразбитую бутылку меркурохрома [11], поспешил обратно к главному хирургу и перевязал его порезы. Затем он вышел в коридор и начал латать раненых пациентов, врачей и медсестер. Ему было тяжело без очков, он так часто ошибался, что в итоге взял пару у раненой медсестры; и хотя они не вполне подходили для его зрения, это было лучше, чем ничего. (Ему предстояло довольствоваться этими очками больше месяца.)

Доктор Сасаки работал без системы: он просто лечил тех, кто был ближе всего к нему, и очень скоро заметил, что людей в коридоре как будто становится больше и больше. Среди ссадин и рваных ран, которые получили те, кто был в госпитале, ему начали попадаться ужасные ожоги. Тогда он понял, что раненые хлынули с улицы. Их было так много, что он уже не обращал внимания на легкораненых; он решил надеяться на то, что хотя бы не даст людям умереть от потери крови. Вскоре больные лежали и сидели, скрючившись на полу палат, лабораторий и всех прочих комнат, на лестницах, и в вестибюле, и под навесом на крыльце, и на каменных ступенях при входе, и на подъездной дорожке, и во дворе, и просто снаружи: улицы были заполнены на много кварталов вокруг госпиталя. Раненые поддерживали покалеченных; изуродованные семьи жались друг к другу. Многих людей рвало. Огромное множество школьниц — из числа тех, кого сняли с занятий и отправили расчищать противопожарные полосы, — добралось до госпиталя. В городе с населением в 245 тысяч человек одним ударом почти сто тысяч были убиты или обречены на гибель; еще сто тысяч получили ранения. По меньшей мере десять тысяч раненых отправились в лучший госпиталь города, который оказался совершенно не приспособлен к такому нашествию: в нем было всего 600 коек, и все они заняты. Люди в душной толпе внутри больницы плакали и кричали, чтобы доктор Сасаки услышал: «Сэнсэй! Доктор!» — а те, кто пострадал не очень тяжело, подходили, тянули его за рукав и умоляли помочь тяжелораненым. Доктор Сасаки в одних носках метался из стороны в сторону, сбитый с толку числом людей, потрясенный видом огромного количества кровоточащей плоти, — он перестал быть хирургом, профессионалом, живым человеком, сочувствующим другим; он превратился в автомат, который механически протирал, наматывал, завязывал, протирал, наматывал, завязывал.