Оперативники сухо попрощались и ушли, уводя за собой не до конца пришедшего в себя Некрасова. Немного потоптавшись на месте, «железнодорожники» нерешительно приблизились к «грузчикам», и один из них, обращаясь к Паше, сказал:

– Слышь, у тебя вся рожа в крови. И руки тоже.

– Да и черт с ними, – отмахнулся Козырев.

– Куртку не отстираешь – выбрасывать придется. Да и царапины промыть надо, чтобы грязь не занести.

– А есть где умыться?

– В дежурке. У нас там даже горячая вода есть.

– Богато живете, – подал со скамейки голос Нестеров. – Паш, ребята дело говорят. Сходи с ними, умойся. Заодно в контору от них позвонишь. У вас связь с Питером есть?

– Через прямой с РОВД можно выйти.

– Вот и славно. Иди, Пашка, позвони нашим – не ночевать же здесь в самом деле?

– Так вместе и пошли, чего тут сидеть? Вон как похолодало, градусов пять, не больше.

– Не, я тебя здесь подожду. На воздухе, оно как-то и дышится легче. Бодрит.

– Ну, хорошо, я быстро. Показывайте, где тут ваш околоток…

Когда минут через пятнадцать, приведя себя в относительный порядок и со скрипом выбив на центре дежурную машину, Козырев вернулся на платформу, бригадир поджидал его на скамеечке в той же самой позе. Казалось, Александр Сергеевич уснул и, судя по застывшей на его лице улыбке, снился ему очень добрый, красивый, а может быть, и сказочный сон. В первую секунду Паша даже пожалел о том, что Нестерова сейчас придется разбудить, бесцеремонно вторгшись и разрушив то блаженно-беззаботное состояние, в которое все мы так любим погружаться и из которого мы всякий раз так неохотно возвращаемся, пробуждаясь.

И вдруг в Пашином мозгу яркими огненными буквами отчетливо всплыла фраза, которую когда-то произнесла Михалева, а он почему-то запомнил, убрав ее в тот особый уголок памяти, в котором мы храним все самое важное и самое нужное нам в жизни. А фраза была такая:

«ЛИЦА ТЕХ, КТО УМИРАЕТ, КАЖУТСЯ СЧАСТЛИВЫМИ!»…

Осознание произошедшего, рванув из глубины души, кинулось вверх, плотиной смело на своем пути хрупкую преграду в виде застрявшего в горле комочка и, вытолкнув его наружу, выскочило следом, сотрясая пустой холодный воздух долетевшим до самых звезд отчаянным криком:

– КТО-НИБУДЬ!!! ВРАЧА!!! СКОРУЮ!!! ЧЕЛОВЕКУ ПЛОХО!!!! КТО-НИБУДЬ!!! ВЫ СЛЫШИТЕ?!! ПОМОГИТЕ!!! ЧЕЛОВЕКУ ПОМОГИТЕ!!!

Отраженный от звезд крик вернулся к земле и отпустился на нее с тихим шепотом:

– Ну, пожалуйста… Кто-нибудь… Человеку плохо… Пожалуйста…

Говорят, что для ночной Малой Вишеры двадцать пять минут для приезда «Скорой помощи» – это рекорд, который еще долго не сможет быть повторен. Правда, тут расстарались, пособили «железнодорожные» менты – связались с местной больницей по прямому через РОВД, за что им отдельное большое человеческое спасибо.

Словом, все, что можно было сделать, – было сделано.

Это только потом выяснится, что подполковник милиции, старший оперуполномоченный по особо важным делам Александр Сергеевич Нестеров к моменту приезда бригады «Скорой» был уже тридцать минут как мертв.

На похороны бригадира пришло больше сотни человек, что явилось полной неожиданностью как для верховного руководства управления, так и для Ирины Нестеровой, которая, пожалуй, впервые осознала, каким человеком был ее муж и отец ее дочери. Это осознание еще острее подчеркивало горечь невосполнимой пустоты, а посему вся официальная часть скорбной церемонии прощания прошла для нее словно в полусне. Поначалу Ирина держалась необыкновенно спокойно – без бабьих причитаний, без истеричного заламывания рук и истерик… Да какое там – вообще без слез! Многие украдкой поглядывали на нее, удивляясь: какой же силой духа надо обладать, чтобы так держать себя в руках? А несколько подруг, будучи в общих чертах в курсе супружеских конфликтов последних месяцев, многозначительно переглядывались и укоризненно покачивали головами: мол, а я что тебе говорила? – Может, оно и к лучшему, что это он ушел от нее первым…