. Однако в погруженном состоянии Швигеру приходилось переключаться на два двигателя, работавших на батареях, чтобы дизели не “съели” весь кислород. Эти двигатели могли разогнать судно в лучшем случае до 9 узлов, и то лишь на короткое время. Даже на вдвое меньшей скорости погруженная субмарина способна была преодолеть лишь около 80 морских миль. Скорости были столь низкими, что порой субмарины, пытаясь идти навстречу быстрым течениям пролива Па-де-Кале, не могли продвинуться вперед. На деле субмарины старались проводить под водой как можно меньше времени, обычно лишь при крайне неблагоприятных погодных условиях, во время атак или когда необходимо было увернуться от миноносцев.

Большую часть первого дня плавания Швигер способен был поддерживать связь по радио со станцией на острове Боркум и с “Анконой”, военным судном в Эмденском порту, оборудованным радиопередатчиком, который мог передавать сообщения на большие расстояния. Швигер отметил в журнале, что потерял возможность обмениваться сообщениями с передатчиком на Боркуме, когда субмарина отошла от берега на 45 морских миль, но связь с “Анконой” оставалась хорошей^>131. По пути радист U-20 то и дело подавал пробные сигналы, как часто поступали радисты субмарин, словно пытаясь отсрочить неотвратимый момент, когда судно выйдет за пределы досягаемости всех дружественных передатчиков и останется в полном одиночестве.

Субмарины выделялись в военно-морских силах Германии своим изолированным положением. Надводные корабли обычно шли группами и, учитывая высоту их мачт, способны были поддерживать связь со своими базами; субмарины же шли в одиночку и теряли связь раньше – как правило, отойдя от берега на какие-нибудь пару сотен миль. Выйдя в море, капитан субмарины мог вести патрулирование как ему заблагорассудится, без присмотра сверху. Он один решал, когда нападать и нападать ли вообще, когда подниматься и погружаться, когда возвращаться на базу. Перископ субмарины был целиком в его власти. “Хочу подчеркнуть, что субмарина – судно с одним-единственным глазом, – говорил командир субмарины барон Эдгар Шпигель фон унд цу Пекельсхайм, хорошо знавший Швигера. – Это означает, что всякий стоящий у одноглазого перископа несет полную ответственность за нападение и за безопасность судна и команды”^>132.

Видимость была в лучшем случае неважная. Капитану удавалось лишь бросить быстрый взгляд на мир, напоминавший фотопластинку, и за это время он должен был решить, что за судно перед ним, какой страны, вооружено ли оно, настоящие ли опознавательные знаки или фальшивые. Если же он решал нападать, то ответственность лежала на нем одном – как на том, кто нажимает на спусковой крючок, только здесь результатов не было ни видно, ни слышно. Слышен был лишь звук торпедного взрыва, распространявшийся в воде. Если командир решал посмотреть, как разворачивается трагедия, то видел лишь беззвучный огненный кошмар. Однажды Шпигель напал на транспорт с лошадьми и наблюдал, как одна из них – “прекрасная серая в яблоках лошадь с длинным хвостом” – спрыгнула с корабля в перегруженную шлюпку. После этого, писал он, “я более не в силах был выносить это зрелище”