– О Хоб, я, конечно, ему заплачу.

– Ну, всего пару-тройку шиллингов, если хотите. Он стрижет еще несколько лужаек в городе и хорошо на этом зарабатывает. Держится достойно, языком не чешет, как его брат.

Я улыбнулась этим словам, вспоминая мужчину, которого видела в свой первый визит в бунгало Хоба, в тот день, когда заехала туда спросить дорогу. Он был выше Хоба, с редкими седыми волосами, а на лице его словно навсегда застыло недоумение. Также я вспомнила, как он встревожился, услышав, что я ищу Торнвуд.

– Надеюсь, он не против будет приехать сюда? – спросила я. – В Торнвуд?

Хоб покачал головой.

– Просто в прошлом мы всегда избегали этого имения. Теперь звучит глупо, учитывая, что мы близкие соседи и все такое. За последние двадцать лет мы практически здесь не бывали. Полагаю, юная Кори сказала вам, что я не слишком любил Сэмюэла Риордана?

Я кивнула:

– Еще она рассказала мне про суд по делу об убийстве. Должна признаться, мне любопытно узнать больше.

Хоб поправил очки.

– Ну что сказать? Конкретных доказательств того, что Сэмюэл Риордан виновен в убийстве, никогда не было… Но попомните мои слова, девушка, он был подлец. Я называл его черной ехидной… Если вы имели глупость рассердить его, он бил не задумываясь.

– Вы считаете, он был виновен?

Почесав узловатым пальцем под здоровым глазом, Хоб осторожно на меня посмотрел.

– Возможно.

– Почему?

– Полагаю, его изменила война, озлобила… В любом случае так люди говорят.

– Он служил в действующей армии?

Хоб замялся.

– Он попал в плен, деточка. Провел несколько лет в лагере у японцев. Да, нашим парням туго там пришлось. Я не хочу проявить к ним какое-то неуважение, совсем нет. Они помогли спасти эту страну, бедолаги, и женщины тоже, отдавая свои юные жизни, чтобы мы здесь могли продолжать жить свободно и мирно. Думаю, Сэмюэл внес свою лепту в это спасение, может, он даже был герой, как говорят. Но домой он вернулся каким-то поврежденным, в голове у него что-то сдвинулось. Некоторые говорят, что лучше бы уж он получил японскую пулю. Лучше для всех нас.

– Что вы имеете в виду – что-то сдвинулось в голове?

Хоб взъерошил свои редкие волосы, раздумывая.

– Один старик, которого я знал, был в плену. Он тоже вернулся домой изменившимся, только не к худшему. Он сказал, что после жутких лет в японском лагере научился замечать малейшее проявление доброты. У него на глаза наворачивались слезы, когда жена подавала ему тапки или наливала чашку чая. Бедняга, по его словам, он настолько был лишен все те годы сострадания и доброты, что это перевернуло его, заставило больше ценить простые вещи. – Хоб отвлекся, его взгляд скользнул с неба на холм, к дереву и обратно на небо, по-видимому, не в состоянии сосредоточиться на чем-то одном. – У Сэмюэла не так. Он вернулся раздраженный, как раненая змея. Когда он умер, я был не единственный, кто вздохнул в Мэгпай-Крике с облегчением.

Я представила лицо мужчины на фотографии, пытаясь нарисовать его змеей, подлецом. Для меня существовал только блеск желания в его темных глазах, манящий изгиб совершенных губ, обольстительная полуулыбка, от которой мне делалось тепло и я каким-то образом ощущала свою ценность. Если под той привлекательной маской скрывалось гнилое нутро, то я совершенно этого не видела.