Надеясь, что мне хорошо удается скрывать свои мысли, я прошел вслед за Тенри Шиптоном в уютную кухню и выпил предложенный кофе.

— Джудит — замечательная девочка! — вдруг с чувством сказал председатель. Я уныло взглянул на него и согласился.

Через некоторое время Джудит присоединилась к нам. Она, казалось, была скорее раздражена, чем расстроена.

— Гордон говорит, что люди с белыми лицами сидят по всей комнате и не хотят уходить. Ужас какой-то, ей-богу. Меня это просто бесит. Просто завыть хочется.

Мы с председателем растерянно переглянулись.

— Разве я вам не говорила? — спросила она, увидев наши лица. — Ах, нет, конечно же, нет. Гордон терпеть не может, когда говорят о его болезни.

Понимаете, она нестрашная. Ну, не настолько страшная, чтобы бросать работу и вообще...

— Э... — сказал председатель. — Что за болезнь?

— Да, пожалуй, вам-то я должна сказать, раз уж так вышло. Убить мало этого доктора, ей-богу. — Она глубоко вздохнула. — У Гордона болезнь Паркинсона в легкой форме. Левая рука иногда немного дрожит. Я и не ожидала, что вы заметите. Он старался, чтоб люди этого не видели.

Мы дружно покачали головами.

— Наш всегдашний доктор оставил практику, а этот новый, он из тех жутко самоуверенных типов, которые все лучше всех знают. Он отобрал у Гордона старые таблетки, а они, насколько я видела, хорошо помогали, и прописал ему какие-то новые. Как раз позавчера. И вот я ему звоню сейчас в совершенной панике и думаю, что Гордон вот-вот впадет в буйство или что-нибудь еще натворит и я обречена буду остаток жизни таскать его по лечебницам для душевнобольных, а этот врач с легким сердцем заявляет, чтобы я не беспокоилась, это новое средство часто вызывает галлюцинации, и дело только в том, чтобы подобрать правильную дозу. Говорю вам, не будь он на другом конце провода, я бы его придушила.

Однако и Генри Шиптон, и я почувствовали заметное облегчение.

— Вы хотите сказать, — спросил председатель, — что это... это пройдет?

Она кивнула.

— Этот чертов доктор сказал, чтобы Гордон перестал принимать таблетки, и тогда он через тридцать шесть часов полностью придет в себя. Вы только послушайте! И после этого нужно принимать их опять, но только половинную дозу, а там, мол, посмотрим, что будет. А потом говорит этак снисходительно: мол, если мы будем волноваться — можно подумать, нам не из-за чего волноваться! — так пусть Гордон через пару дней прогуляется до его приемной и они это обсудят. А вообще, мол, Гордон к завтрашнему вечеру будет в полном порядке, так что нам и думать об этом не надо.

Она и сама мелко дрожала, как будто от гнева, но, скорее всего, ее просто отпустило напряжение, потому что она внезапно всхлипнула раз и другой, и сказала «о боже», и сердито вытерла глаза.

— Я так испугалась, когда вы мне сказали, — проговорила она, точно извиняясь. — А когда дозвонилась до приемной, наткнулась там на эту чертову непробиваемую секретаршу и минут десять еще уговаривала ее, чтобы она позволила мне поговорить с доктором.

Выдержав короткую сочувственную паузу, председатель, как всегда добираясь до сути вещей, спросил: