— Нет.

— И как я должен расценивать твое поведение? Ты все-таки передумал? Решил занять мое место?

— Если б я передумал, не торопился бы сюда, чтобы набить тебе морду. Дождался бы, пока помрешь, а потом спокойно воцарился.

— А ты дерзок.

— Твоя школа, — огрызнулся юноша. — А теперь помолчи и дай мне венец. Хочу знать, насколько он вместительный и смогу ли я накачать его до нужного уровня.

Владыка эльфов покачал головой, отнюдь не спеша расставаться с реликвией.

— Меня это уже не спасет: сила утекает слишком быстро, даже если я ее не касаюсь. Это Уход, мальчик, и ты тут ничего не изменишь. Можно залить силой все чертоги, можно тянуть ее из ясеня, можно бесконечно вливать ее в меня, но мое тело больше не способно ее удерживать. Сколько бы вы с Иттираэлем ни старались, я не стану сильнее. В лучшем случае протяну еще несколько дней, истощив заодно и вас. Я ему это уже говорил точно так же, как говорю сейчас тебе: оставь. Здесь больше нечего спасать. Чем больше вы мне отдаете, тем быстрее я теряю. И когда-нибудь даже совместных усилий всех хранителей не хватит, чтобы удержать меня по эту сторону.

Тир едва не высказал вслух то, что накипело, но увидел печальную улыбку на лице владыки, его погасшие глаза, в которых вместо раздражения вдруг проступило понимание и смирение… ощутил слабое рукопожатие, в которое умирающий эльф вложил всю свою благодарность за отчаянную попытку спасти ему жизнь, и… с тяжелым вздохом опустился на краешек постели.

— Я все еще не прощаю тебя, — тихо признался он. — Мне трудно забыть и принять твое прошлое. Еще труднее — с ним смириться. Да, я не такой, как мой отец. Во мне нет его силы и умений. Может быть, Иттираэль прав и я слишком молод, чтобы противиться неизбежному, но… я все-таки попытаюсь. И знаешь почему?

Тирриниэль отрицательно качнул головой.

— Потому что отступить — это значит сдаться, когда еще есть надежда. Это значит, что я слаб. Недостоин своих предков и бессмертия, которым наградили меня родители. Я не герой, дед. Совсем нет. Но так меня учили мои друзья. Так живут они сами — сражаясь до последнего, пока еще бьется сердце и течет в их жилах кровь… только поэтому я не сдамся тоже. Клянусь, что сделаю все, чтобы ты дожил до прихода Торриэля. Хотя бы ради того, чтобы ты мог сказать ему то, что не успел два десятилетия назад. Я выбрал, дед. Теперь дело за тобой.

Владыка Л’аэртэ сильно вздрогнул, но ответить не успел.

— Тир! — испуганно вскрикнула Милле, влетая в распахнутые двери. Удивительно нежная в свободном голубом платье, что так красиво оттеняло ее глаза. Прекрасная, как всегда, и по-весеннему свежая. Она пронеслась по комнате диким ветром и порывисто обняла юношу за шею. — Ты в порядке? Что случилось? Что с ним?

— Истощение, малышка, — тяжко вздохнул юный лорд, старательно глядя в сторону. — Причем полное: физическое и магическое.

Милле неверяще посмотрела на заметно постаревшего владыку, на лице которого всего за один день проступили глубокие морщины.

— Но как же это? Ты ведь сказал, что еще есть время!

— Я ошибся.

— Боже… сколько еще осталось?