- Ну и как, притащила за ухо из Уфы своего Глебку? — насмешливо спросила Лариса Александровна, слегка повернув к ней голову. — А что у вас там с отцом произошло? Давай рассказывай, а то у меня встреча с клиентом назначена, придет скоро…
- Да чего там рассказывать, — обреченно произнесла Люся, — Глеб будет жениться на другой девушке, отец ушел к другой женщине… Обыкновенные поступки обыкновенных мужчин.
- Ну уж не скажи! Почему это обыкновенные? Это подлые поступки! Зачем вот твой Глеб тебе три года голову морочил? Чтоб ты ему курсовые писала да рубашки стирала? Использовал тебя, как дурочку последнюю! А отец? Он вас с матерью хоть с чем–то оставил? Как вы жить вообще будете?
Стоя посреди маленькой приемной, Лариса Александровна разразилась в сторону Люси яркой, страстной и по–адвокатски аргументированной речью – куда там до нее Плевако, он и рядом не стоял… В этой ее речи определенно и четко прослеживались две основные темы: Люсина глупость по отношению к Глебу – раз, и Люсина глупость по отношению к отцу — два. Первая Люсина глупость, по мнению Ларисы Александровны, состояла в том, что Люся отдала себя Глебу авансом, полный расчет с него в виде синенького штампика в паспорте так и не заполучив. Вторая Люсина глупость состояла в том, что она не решила с уходящим к другой женщине отцом самый основной вопрос – квартирный. Лариса Александровна вообще считала этот вопрос исключительно щекотливым, хитрым и решающимся всегда в сторону женщины несколько несправедливо, потому как уверена была, что все в этой жизни должно быть поровну: если у семейного мужчины вдруг неземная любовь образовалась – пусть живет в шалаше, а брошенной супруге комфорт обеспечит на оставленной жилплощади, ей и без того, как говорится, хреново. Заканчивая свою пламенную речь, она просто–таки обязала Люсю немедленно бежать к отцу и тащить его побыстрей из квартиры выписываться, пока у него чувство вины не атрофировалось полностью:
— …И нельзя медлить ни минуты! – помахала она у нее перед носом толстым пальцем с будто вросшим в него золотым кольцом с крупным бриллиантом. – Подсуетись сама, спасай свое имущество! Мать–то, понятное дело, вся в слезах и соплях сейчас, ей не до этого… И не жди, когда новой его жене тоже через полгодика квартирного комфорта захочется! Я адвокат, я знаю, что говорю, у меня опыт…
Слушая ее, Люся, как обычно, сделала для себя правильный вывод: она никогда, никогда не будет таким адвокатом, как Лариса Александровна. Никогда она не полезет в душу своему клиенту так бесцеремонно, никогда не будет шуровать там, как у себя дома. Она вообще считала, что каждый человек имеет право на три просто обязательных табу: на свою душу, на свое время и на свою пусть маленькую, но сугубо личную территорию; отец еще смеялся всегда: с такими, мол, принципами, доченька, ты никогда и замуж–то не выйдешь. Да уж. Считать–то она считала, конечно, а вот отдала же Глебу и душу, и время, и территорию…
А Ларисе Александровне ей очень хотелось чего–нибудь возразить, и она уже было совсем собралась это сделать, но потом передумала. Характер своей работодательницы она изучила довольно хорошо: с ней выгоднее было соглашаться, чем спорить. А лучше всего–помалкивать. А еще лучше – переключить ее на что–нибудь эдакое…