— И вы не нашли тайник, — уточнил Хабаров.

— Не нашли, — признался бывший писатель.

Во сне Макс Шейнерман видел серенькие сугробы, какие-то купола, заборы, раскисшую дорогу, а за ней поле в тёмных проталинах, как будто в пролежнях.

Ещё видел Елизавету Хвостову, но как-то отдельно от весенней тоски. Она шла по улице, у неё были румяные щёки, весёлые глаза, и говорила она так, что ему всё время хотелось её слушать.

Хотя во сне он не мог вспомнить, что именно она ему говорила.

Ещё он спорил с отцом, который уверял его, что холодные математические схемы ничто по сравнению с полнокровной правдой жизни.

Ты знаешь, что такое «осим хаим», вопрошал отец. Это значит — наслаждение жизнью, а ты не умеешь наслаждаться ничем! Ты даже от науки не получаешь удовольствия! Ты одолеваешь её, как будто она твой враг! Ты что, хочешь прожить всю жизнь, одолевая врагов?..

Макс проснулся и некоторое время лежал, не открывая глаз.

Что-то случилось во сне, но он не мог разобраться, что именно. Нечто такое, что требовало его внимательного и честного осмысления.

Он встал и взялся было за кофе, но тут вдруг всё сложилось в голове.

Так чётко, что он даже зажмурился.

Первым делом он посмотрел в словаре определение слова «сретение» — встреча, соединение. В религиозном отношении праздник Сретение Господне — это в том числе и приход весны, момент, где встречаются весна и зима. Макс точно знал, где он видел эту встречу. Зима отступала, а весна потихоньку брала своё.

Он быстро оделся, натянул дафлкот и кеды и бегом кинулся по улице.

До галереи он добежал в два счёта. Охранник поднялся было ему навстречу, но Макс сунул ему под нос удостоверение, даже не посмотрев какое именно. Видимо, это было какое-то всесильное, замечательное удостоверение, потому что охранник немедленно выпучил глаза и взял под козырёк.

Макс взлетел на второй этаж и распахнул дверь в кабинет Бруно Олеговича.

Тот, хмурый по утреннему времени, пил растворимый кофе из большой кружки — рядом на столе стояли банка и электрический чайник — и, морщась, подписывал бумаги.

— Здрасти, — сказал Макс Шейнерман и прошёл в кабинет.

Директор так удивился, что немного пролил из кружки на бумаги и стал торопливо смахивать, оставляя длинные коричневые следы.

— Как неожиданно-то, — забормотал директор, — доброе утречко, здравствуйте, господин Шейнерман! А чему, так сказать, обязаны в такую, так сказать, рань?

— Как называется эта картина?

Макс сбросил пальто на директорский стол, подошёл и снял картину со стены. Бруно Олегович уставился на него в испуге.

— Там написано должно быть. Как-то… я забыл… А, «Сретение», кажется!.. Видите, с одной стороны зима, снег лежит, а с другой — уже весна. Весна, как говорится, идет, весне дорогу!..

На обороте деревянной рамы, похожей на ящик, было написано «Сретение».

Макс глубоко вдохнул и сильно выдохнул.

— Я посмотрю? — полуутвердительно заявил он, полез в рюкзак и извлёк оттуда тонкий и острый инструмент.

Бруно Олегович опустился в кресле. Рука его потянулась к телефону.

— Не нужно никуда звонить, — не оборачиваясь, приказал искусствовед. — Сидите спокойно.