Наведя на неё камеру, мама делает снимок, а потом переводит её на меня растроганно говоря:

- Ты у меня очень красивая, Алевтина. 

Её глаза увлажняются, что вызывает лёгкий спазм в моём горле.

- Спасибо, ма… - отвечаю, не зная что ещё ответить!

- Пусть только попробуют нос воротить… - бормочет, рассматривая мою фотографию, будто я не сижу перед ней прямо здесь и сейчас.

Кусая губу, чувствую предательские слёзы.

Такие разговор в нашей семье не приняты.  

По крайней мере, были не приняты, пока… связующее нас “звено” чуть не переехала машина.

Мы разговаривали целый час. Целый час я пыталась донести ей, что она ни в чём не виновата. 

Кажется, мы никогда не были так близки, как в последние дни. Никогда не проводили время вот так: просто вместе. Это оказалось просто. Очень просто проводить время вместе, когда ты не чувствуешь вечного давления. Не чувствуешь, что вот-вот разговор о макаронах превратится в разговор о том, как я собираюсь устраивать свою жизнь, или о том, как я должна её устраивать. Такие разговоры всегда выводили меня из себя, потому что у меня не было ответов на все эти проклятые вопросы! Чтобы найти на них ответы, мне нужно было время. Мне нужно было время, чтобы прийти в себя после трёхлетнего ковыряния в пелёнках. После учебы, которая давалась не всегда легко. Мне нужно было время, чтобы просто оглянуться, чёрт возьми, по сторонам и понять, кто я вообще такая?! Сделать что-то, чего никогда не делала. Вырядится, как шлюхе, зная, что вряд ли повторю это снова. Сделать для того, чтобы понять границы. Свои и не только. 

Любуясь моей фотографией, мама утирает костяшкой пальца уголок глаза, что вызывает очередной прилив слёз к моим собственным глазам.

Мне кажется, будто мы впервые заговорили на одном языке. И это… бесценный, мать его, опыт! Узнать, что твоя мать давно хотела попробовать устрицы. Или что вот так пьянеет от одного бокала вина. Все эти мелочи, о которых мы не разговаривали никогда. И сейчас мне кажется, что брак с Марком стал бы трагедией для наших с ней отношений. Просто… ужасной, непоправимой трагедией, потому что после этого мы вряд ли смогли бы наладить хоть какой-то контакт друг с другом.

Сегодня мы разговариваем только о нас. Просто разговариваем. Разговариваем ни о чём. О всякой ерунде. Мы просто… семья. И теперь я наконец-то готова сказать ей о том, как благодарна за всё, что она для меня сделала. Сказать без нервозности, не в процессе очередного скандала. Сказать так, чтобы она это услышала и поняла. Что ближе неё у меня никого, чёрт возьми, нет.

Сглотнув ком в горле, беру со стола свой телефон. Включаю камеру, и поднявшись с кресла, становлюсь позади неё, обнимая за шею и целуя щёку.

- Тоня, иди сюда… - прошу дочь, поцеловав мамины волосы.

Она снова всхлипывает, а Тыковка послушно подлезает под её руку и обнимает за талию. Настроив камеру, приказываю:

- Улыбаемся! 

Делаю селфи, поймав нас троих в объектив.

- Ох… отправь мне, - просит мама. - Прямо сейчас, а то забудешь.

Вернувшись на место, сбрасываю ей фотографию, на месте решая превратить её в какой-нибудь семейный портрет. Тоня принимается болтать, а я нажимаю на иконку городского такси, которая маячит на стартовой странице моего айфона.