Чтобы нам было, на что жить, Луис продавал мои платья и украшения лучшему аукционисту в Барселоне. Мое приданое, так нам и не пригодившееся, стало нашим содержанием. Мы с Михаилом почти не разговаривали. Он бродил по нашему особняку, словно привидение, а его тело продолжало деформироваться. Скоро он был неспособен держать в руках книгу, да и читал с трудом. Больше я не слышала, как он плачет за стеной. Теперь он стал смеяться, и от его горького смеха посреди ночи у меня кровь стыла в жилах. Своими почти недееспособными руками Михаил исписывал в своем кабинете толстые тетради, содержимое которых оставалось для нас загадкой.

Когда к нам приходил доктор Шелли, Михаил запирался у себя в кабинете и отказывался выйти, пока его друг не уходил. Я поделилась с Шелли опасением, что Михаил хотел покончить с собой. Шелли ответил, что он опасался чего похуже. Я не смогла или не захотела понять, что он имел в виду.

Уже много времени одна безумная идея не давала мне покоя. Я видела в ней способ спасти Михаила и сохранить наш брак. Я решила завести ребенка, уверенная в том, что смогу таким образом вернуть мужа и придать его жизни смысл.

Я долго жила этой иллюзией. Мое тело жаждало зачать и выносить это дитя спасения и надежды. Я мечтала произвести на свет маленького Михаила, чистого и невинного, чтобы видеть рядом копию мужа, очищенную от всей скверны. Я не могла допустить, чтобы Михаил что-то заподозрил: он бы отказался наотрез.

Остаться с ним наедине стоило мне больших усилий — как я уже говорила, он меня избегал. Из-за своего уродства Михаил чувствовал себя неловко в моем присутствии. Заболевание сказалось и на его речи — теперь он мог только бормотать, исполненный ярости и стыда. Рацион его состоял исключительно из жидкостей. Я пыталась показать ему, что он мне не противен, что я понимаю его как никто другой и сочувствую его страданию, но все мои попытки только ухудшали ситуацию. Однако я была терпелива, и один-единственный раз в жизни мне удалось обмануть Михаила. Только в итоге оказалось, что обманула я саму себя. Это была худшая ошибка в моей жизни.

Когда я сказала Михаилу, что у нас будет ребенок, его реакция привела меня в ужас. Он пропал почти на месяц. Через несколько недель Луис нашел его без сознания в старой оранжерее. Он работал без отдыха и сделал себе новое горло и рот. Выглядел он чудовищно, а говорил теперь глубоким металлическим голосом, полным злобы. Во рту были металлические клыки. Если бы не глаза, лицо было бы совершенно неузнаваемо. Внутри этого ужасного тела в собственном аду горела его душа, которую я по-прежнему любила. Рядом с его телом Луис обнаружил разные механизмы и множество бумаг с чертежами.

Я попросила Шелли взглянуть на чертежи, пока Михаил восстанавливал силы. Он спал почти трое суток. Заключение Шелли было неутешительным — мой муж совершенно лишился разума. Он собирался полностью перестроить свое тело, прежде чем это за него сделает болезнь. Нам пришлось запереть его в верхней части башни, откуда не было выхода.

Нашу дочь я рожала, слыша дикие крики Михаила, запертого, словно зверь в клетке. Я не провела с ней ни дня.