Жизнь этого мира подходила к концу, и он был уверен, что силы, пробуждавшиеся там, внизу, уничтожат маугетар.

Готов ли он пойти на такой риск, чтобы остановить Фулгрима?

— Ты ошибаешься, — ответил тот. — Ты здесь, чтобы вернуть меня к жизни.

— Что полезно одному, вредно для другого, да?

— Приблизительно так, — согласился Фулгрим.

Эйдолон встал рядом с примархом, и рука его скользнула под плащ.

— Еще шаг, лорд-коммандер Эйдолон, и я убью тебя на месте, — сказал Пертурабо. — Ты знаешь, что даже теперь мне это по силам.

Эйдолон остановился и посмотрел на Фулгрима, который еле заметно кивнул.

Пертурабо искал в его глазах хотя бы намек на раскаяние, тень сожаления о том, что все обернулось именно так, какой-нибудь знак, что Фулгрим чувствовал хотя бы смутные угрызения от того, что планировал убийство брата. Но тщетно: он не увидел ничего и с разрывающимся сердцем понял, что тот Фулгрим, которого он знал раньше, исчез навсегда.

Можно ли упасть так низко, что не останется надежды на искупление? Даже полностью опустившийся человек, погрязший в бесчестье, еще может спасти свою душу, если испытает хотя бы минутное, но искреннее раскаяние.

Пертурабо хотел бы сам поверить в это.

— Ты понятия не имеешь об этой силе, брат, — сказал Фулгрим. — Я смогу в мгновение ока исполнить любую собственную прихоть. Мне откроются тайны, о которых не подозревает даже Магнус. Я стану богом — созданием сверкающим, чистым и прекрасным. Это мой апофеоз, и он превратит меня в основу бытия, явленную во всех измерениях Галактики.

— Значит, ангелом ты уже быть не хочешь, — ответил Пертурабо. — Ты вознамерился стать богом.

— И что в этом плохого?

— Человечеству боги не нужны. Мы давно выросли из потребности в божественном.

Фулгрим засмеялся, но Пертурабо видел, что все его внимание уходит на то, чтобы удерживать от распада свое разбухшее тело. На коже выступали капли света, блестящие как ртуть, и падали с распятого тела жидким серебром.

— Ты так думаешь? Тогда почему боги все еще существуют? Их питает поклонение, а мы служим им каждым совершаемым убийством, каждым предательством, каждым прегрешением и стремлением к вечной жизни. Осознанно или нет, но мы все равно отдаем им дань каждый день.

Пертурабо покачал головой:

— Я никому не поклоняюсь. Я ни во что не верю.

Последняя фраза прозвучала как приговор, чуть не лишивший его способности действовать. В этих словах, поразивших его подобно удару, была горькая истина, которую он отказывался видеть до последней секунды. По глазам Фулгрима он понял, что тот тоже это заметил.

— Вот почему твоя жизнь уныла и горька, — сказал Фулгрим, и его насмешливые слова источали презрение и жалость. — Ты позволяешь помыкать собой, ты стал рабом бога, у которого не хватает совести даже признать свой истинный статус. Наш бывший отец давным-давно обрел божественность, но не желает ни с кем ею делиться. Он посулил нам новый мир, но главенствовать в нем планировал сам, а мы должны были стать его бесправными лакеями.

— Так поэтому ты присоединился к Хорусу? — Пертурабо в гневе встал прямо перед Фулгримом, так что никто не мог разделить их с братом. — Из-за ревности? Из-за тщеславия? Такая мелочность — удел слабых, нас же создали для великих дел.