На пороге я обернулась. Розалия Никитична продолжала полулежать в подушках. Руки ее спокойно держали сложенный газетный лист, а на лице играла легкая улыбка. Я растерялась. Во взоре старухи было явное торжество и плохо скрытая радость.

Сами понимаете, в каком настроении я ехала домой. Прежде чем войти в квартиру, следовало успокоиться. Томочка совсем недавно родила сына Никитку. Представляю, в какой ужас она придет, услышав про то, что случилось у Бабкиной.

Не в силах объясняться с Тамарой, я зашла в первое попавшееся кафе, оказавшееся третьесортной забегаловкой. Столы тут были круглые, пластмассовые, шаткие, зато чай неожиданно разливали не в одноразовые пластиковые, а в стеклянные граненые стаканы. Я давно уже не встречала подобные в системе общепита. Да и весь интерьер харчевни навевал воспоминания о 80-х годах. Слегка обшарпанные стены, в меню сосиски с тушеной капустой и яйцо под майонезом, а между легкими столиками бродит бабища в некогда белом халате и отвратительно воняющим обрывком вафельного полотенца вытирает пролитые на столешницы лужицы того, что гордо именуется тут кофе.

Следовало развернуться и уйти сразу, но на улице неожиданно повалил снег, и я, купив чай, устроилась за столиком рядом с кассой.

Жидкость, плескавшаяся в стакане, вызвала приступ ностальгии. Мне не сунули бумажный пакетик с ниточкой, нет, здесь наливали нечто кирпично-красного оттенка из огромного чайника с деревянной ручкой. На вкус пойло напоминало отвар из веника, точь-в-точь такой, каким нас потчевали в школьной столовой.

Я обхватила ладонями стакан и попыталась успокоится, тут отворилась дверь, и появился дядька в рваной темно-синей куртке. Нетвердым шагом он подошел к буфетчице и попросил:

– Надька, дай стакан.

Баба, хозяйничавшая за стойкой, повернулась, уткнула кулаки в крутые бедра и отрезала:

– Фиг тебе, двигай отсюда.

– Ну, Надюха, – заскулил пьяница, – жалко, что ли? Дверь снова хлопнула, и появился еще один мужичонка бомжеватого типа в засаленном плаще.

– Долго ждать-то? – недовольно спросил он. – Чего копаешься, Петруха?

– Так стакан не дает!

– И не дам, – взъелась буфетчица, – в прошлый раз разбили, а я из своего кармана плати. Заказывайте у меня водку, будет из чего пить.

– У тебя с наценкой, – протянул Петруха и вытащил из кармана бутылку, – вон, такую же в магазине приобрел дешевле.

– Ну и ступай в магазин пить.

– Надюха, дай стакан.

– Пошел вон.

– Во жадина. Что же нам делать?

– Из горла хлебайте, не впервой, – держала оборону Надежда.

– Так у Ваньки лихорадка на губе, – возразил Петруха, – кому заразиться охота, ну кинь стакан.

– Сказано, нет, – вызверилась “барменша” и отвернулась.

Петруха огляделся по сторонам и обратился ко мне:

– Девушка, вам стаканчик нужон?

– Я из него чай пью.

– Нет, вон тот.

Пальцем с грязным обломанным ногтем он ткнул в пластмассовую вазочку с салфетками.

– Это берите, – милостиво разрешила я. У самой папенька из бывших алкоголиков, и я хорошо знаю, каково сейчас мужикам, вон, прямо трясутся от вожделения.

Петруха аккуратно вытащил салфетку и сказал, сдергивая пробку: