– На кухне часового поставили, – сообщил Безуглов. – Бдительно наблюдает, чем занимается Сечкин. Вы правильно сделали, что не расстреляли его, товарищ майор, человек умеет готовить. Теперь у него нет помощников, сам носится, все угодить старается. Но народ уже пуганый: еду пробуют осторожно, обнюхивают ложки, им бесполезно объяснять, что эта штука без запаха.
– Есть что новое? – спросил Павел.
– Работаем, – проворчал Караган.
– Понятно… – все сильнее была уверенность, что скоро самому придется выбираться в «поле».
Минут через пятнадцать подоспел третий «полевой агент», стало интереснее. Коля Цветков влетел в кабинет, кепка набекрень, в зубах потухшая забытая папироса. Он сильно волновался, глаза блестели.
– Товарищ майор, тут это самое… я на базаре был, хотел пройтись по рядам, с деловыми людьми поговорить… – Николай стал кашлять, чуть не подавился папиросой, выбросил ее в помойное ведро. – Короче, иду я по базару… И вдруг такая ерунда… – он долго собирался с духом, растерянно смотрел на товарищей.
– Не удается мысль, – осторожно заметил Караган.
– Дай человеку рассказать, – нахмурился Кольцов. – Николай, не спеши, все вспомни, найди нужные слова.
У лейтенанта так блестели глаза, что он сам возбудился.
– Слушайте, – собрался с мыслями Николай. – Возможно, пустышка, мало ли таких, а вдруг нет? В общем, иду это я по базару, семечки лузгаю. Вдруг слышу, окают… ну, помните, нам рядовой Ильин рассказывал, что водила-диверсант окал? Я по тормозам, но вида не подаю, как будто бы мелочь по карманам собираю. Понятно, что таких много и шанс мизерный. Но все равно интересно стало. Мужик стоит, торгуется с дедом – а тот моток электропровода продает. Дескать, дед, ты из ума выжил, такую цену завернул. Давай, сбавляй, тогда куплю. Дед ни в какую, тот пожал плечами и дальше пошел. Тут дедок всполошился, давай ему цену в спину кричать. И уже меньше. Когда нормальная оказалась, тот вернулся, скалится такой. Дед ругается: совсем моих внучат без пропитания оставил… А я рядом стою, изоляторы перебираю, типа нужное высматриваю. Мужик деду деньги передал, сунул моток под мышку и – ходу. Вот тут у него, – Цветков ткнул пальцем в левую скулу, – шрам такой белый. В самом деле, на опарыша похожий…
– Во-первых, на себе не показывай, – сказал Павел, – во‐вторых, усы у него есть?
– Вот чего нет, того нет, – развел руками Николай. – Усы если и были, он их сбрил. Физиономия гладкая, и под носом тоже. Вы же знаете, товарищ майор, что удаление усов решительно меняет внешность. Остальные приметы совпадают: набыченный такой, ходит, как борец, переваливается с ноги на ногу. Одет по гражданке…
– Моток провода, говоришь, купил…
– Ага. Вы дальше слушайте. Приклеился я к нему, повел с базара. Иду и думаю: да вряд ли он из тех. Ну, совпали два момента… Но на всякий случай веду себя правильно. И он не заметил меня, когда проверяться начал! Он в самом деле проверялся, товарищ майор! Умно так. То закуривал, как бы невзначай за спину смотрел, то шнурки на ботинках завязывал. Возможно, почуял что-то. Бывают такие люди. Но он не заметил меня, это точно. Вышел с базара с проводом под мышкой, свернул на Гурьевскую, потом в Ракитный переулок. А тот, зараза, длинный, прямой, как штык, спрятаться негде, вот и пришлось мелькать у начала – там столб с электричеством и бурьян по шею. Я видел, в какой двор он зашел – там оградка такая серая, хлипкая. Минут через пять прошел я мимо. Шторы на окнах задернуты, во дворе никого, повсюду хлам, сорняки. А на крыльце бутсы стоят, в которых он был, здоровые такие, с отвернутыми языками. Ракитный переулок, 12, – с победным видом заключил Цветков, небрежно глянув на товарищей – дескать, шах и мат, неудачники! – А башмаки на крыльце – это что значит? – спросил Николай и сам же ответил: – Это значит, что живет он там. Снимает хату. Чистюля, не хочет пол пачкать. Пришел бы в гости – не стал бы разуваться на пороге.