Я почувствовала себя такой одинокой и покинутой, что в глазах защипало. Запрокинув голову к небу, я принялась яростно и часто моргать. Пусть я и одна, но эти надменные женщины могут появиться в любой момент, они же не ходят, а бесслышно скользят над землей! Пусть не думают, что мне стыдно за свои слова… Я ничуточки, ни капельки не жалею! Я сказала, что думала, и, если надо будет, повторю еще много раз!

Быстрым, словно вороватым движением я смахнула предательскую влагу с ресниц и спустилась к бирюзовой кромке воды. Опустилась на корточки и, протянув руку, обмакнула пальцы. Стоило только вспомнить, какая теплая и ласковая вода в этом озере, по телу пробежала приятная дрожь. Тут же захотелось усесться на самый край, прямо на эту красноватую и густую траву, и свесить в озеро ноги, и сидеть, не думая ни о чем… просто болтать ногами в этой волшебной воде.

Я с сомнением уставилась на узкие бриджи — настолько узкие, что не закатаешь. Надо бы снять. Но что, если, воспользовавшись моим одиночеством, сюда нагрянет, не дай Богиня, Грэст, или Вирд, или Рив…

И вот ведь Вилла! Она знала, что они где-то здесь, и все равно оставила меня одну, подумалось мне. И Лил, и Фосса! Они меня ненавидят.

А может, пронеслась следующая мысль, они поэтому так легко и оставили меня? Потому что знали, что, как бы то ни было, я под присмотром, в безопасности? Решив не рассуждать о том, безопасно или небезопасно оставаться без штанов в одиночестве, я все-таки избавилась от узких бриджей и, плюхнувшись на пышную сухую траву, свесила ноги в воду.

— Все-таки, — сказала я вслух, назидательно поднимая палец. — Если они и захотят что-то мне сделать, то вряд ли штаны их остановят. Пусть и кожаные.

С этой мудрой мыслью я принялась с наслаждением болтать ногами, ощущая, как снизу поднимаются волны тепла и беззаботности, растекаясь вверх по телу.

Над поверхностью водной глади носятся крупные стрекозы с прозрачными, сверкающими в солнечных лучах крыльями, перебирают длинными тонкими ножками водомерки, прямо над головой разливается на все лады птичий хор из множества голосов. Легкий порыв теплого ветра донес сладкий, чуть дурманящий аромат, и я внезапно поняла, как здесь спокойно, как ласково.

Никуда не надо идти, бежать, нестись, ни о чем не надо думать… Потому что каждое движение противно этой царящей вокруг гармонии. Человек — это даже не жухлый прошлогодний лист, это пылинка на ветру, и природная мощь сама знает, как распорядиться этой пылинкой. Она может думать, мечтать, планировать, но крепкий упругий ветер уже подхватил ее и несет куда-то в стремительном потоке таких же пылинок, якобы по задумке природы отдельных и выбирающих, где она станет недостающей деталью в узоре… И даже сам ветер — эта движущая сила, — который способен изменить течение жизни миллиона таких пылинок, — сам суть такой же узор на поверхности вечности и никогда не проникнет в самую суть ее глубины.

Все, что было со мной, — просто танец пылинки под дуновением ветра… и все, что будет, тоже. Ничто не имеет значения, решительно ничто. Перед моим внутренним взором проносились картинки из прошлого, с самого детства, и они на фоне этой прозрачно-бирюзовой воды были тем, чем являются, картинками, химерами, приходящими из ниоткуда и стремящимися в никуда. А потом и то, что я видела реальным зрением, как будто приподнялось невысоко, а по изображению прошла легкая рябь, словно рыбка вынырнула слопать мошку или комара, и от прикосновения ее губ к поверхности начали растекаться один за другим круги.