— Странное совпадение, сны тоже иногда сбываются, — сказал он, но опять сам не услышал себя; чувства пресыщения по-прежнему не наступало, хотя уже намечалось иное движение, ночь с ее безрассудной властью уходила, и чуткое ухо ловило привычные звуки утренней жизни — осторожно звякнула дужка ведра, призывно промычала корова, закудахтали куры, послышался глухой, далекий гул, напоминающий стон рухнувшего векового дерева.

— Денис, знаешь, ты кричал ночью. Я так боялась, а разбудить никак не могла… У меня даже зубы застучали от страха… Тебе что-нибудь снилось?

— Ну, ерунда, мало ли, — ответил он слишком спокойно, не глядя в ее сторону и чувствуя на себе ее внимательный взгляд. — Возможно, снилось… Кажется, кто-то хотел тебя уволочь, не знаю, не помню… Мне пора уходить, — подумал он вслух, слегка потягиваясь.

— Мы взрослые люди, зачем скрывать? — несколько деланно удивилась она. — Сюда ведь, надо думать, никто не войдет…

— Сюда никто, а ко мне Феклуша уже наведалась…

— Вот еще… Феклуша! — протянула Катя, слегка отодвигаясь.

— Знаешь, — помедлив, осторожно начал Денис, с какой-то звериной чуткостью воспринимая малейшее изменение в ее настроении, — пожалуй, мы оба должны решать, снится нам или происходит в самом деле. Ну, Феклуша, кордон, этот темный, вековой потолок… Смотри, какие широкие, прочные доски… Если хочешь, спроси первой…

— Решено, — сказала она, прищуриваясь, потянула себе на грудь простыню и, словно увидев себя со стороны, слегка, одним движением поправила волосы. — Что же ты думаешь, снится?

— Честно говоря, да, неясно лишь само завершение, сплошной туман. Хочешь продолжения?

Она на какое-то время ушла в себя, затаилась, затем Денис услышал короткий, грудной смех.

— А ты ничуть не изменился, — сказала она, несколько растягивая слова. — Зачем торопиться? Я не жалею… ночь виновата… Нет, нет, зачем спешить.

— Знаешь, а я ведь могу сдачи дать.

— У меня память хорошая, не надо… Только как же мы станем жить?

— Чисто женский, прости, вопрос.

— Кроме того, Денис, я ведь замужем…

— Ерунда, — оборвал он, быстро подхватившись и взяв ее за плечи, приподнял, приближая ее лицо почти вплотную к себе. — Явное недоразумение. Ты ведь признаешь? — потребовал он, увидев ее испуганно метнувшиеся и замершие зрачки.

— Пока он не дает развода, тянет, пусти, — попросила она тихо, избегая смотреть на него. — Пусти, пожалуйста, больно, синяки будут…

— А ты, кажется, не очень и настаиваешь, — сказал он со странной непривычной улыбкой, отпуская ее, сбрасывая с кровати ноги и садясь, — теперь она видела его спину и лохматый, круглый затылок. — Все, оказывается, повторяется…

— Нет, нет, — заторопилась она, сразу поняв, о чем он вспомнил и подумал. — Я, честное слово, правду тебе сказала. Я его не люблю больше и не могу с ним, он же упрямый… Я, Денис, и без того измучилась, я, быть может, поэтому и в институт поступила!

— В какой? Медицинский? — спросил он глухо, сталкиваясь еще с одной, новой неожиданностью.

— Почему медицинский? В Московский архивный… представляешь, сразу прошла…

— Ничего удивительного, ты всегда отличалась обстоятельной эмоциональностью, — буркнул он, но она, чувствуя, что он начинает отходить, избегала глядеть на него, боялась; его нагота, его тело, уже мужское, сильное, настойчивое и стремительное, по-прежнему волновало и смущало ее, и в то же время, не глядя, она чисто по-женски видела в нем сразу все и вместе с тем замечала любую мелочь в нем; она и сама не заметила, как вновь оказалась рядом, прижалась к его плечу головой.