— Ясно. Наверное, это неудивительно, после такой травмы.

— Совсем неудивительно.

Он испытал смутное беспокойство, похожее на тихий вскрик на громком ветру.

— Что ж. Благодарю вас, Лора. Спасибо за звонок.

— Пожалуйста. Я могу вам еще чем-то помочь?

— Вряд ли, — ответил он.

— Вам надо выспаться.

— Это правда. Спокойной ночи. И еще раз спасибо.

Сперва он отключил телефон, затем погасил фары и снова откинулся на сиденье, не в силах пошевелиться. Без света фар все погрузилась в непроницаемую тьму.

Медленно, по мере того как глаза привыкали, всепоглощающая чернота неба и леса растворилась в темно-серый, а заснеженный луг стал пепельным. Там, где проглядывал восточный хребет гор, из-за которого через час должно было взойти солнце, угадывалось слабое свечение. Снегопад кончился. В стороне от машины застыл огромный, холодный, неподвижный силуэт дома.

Он сделал попытку подытожить то, что произошло. Ребенок в спальне с одинокой матерью и спятившим пьяным отцом… крики, кровь, беспомощность… ужасная физическая и психологическая травма… кровавые фантазии о возмездии. Мальчишка Грегори Спинкс вырос в маньяка Дермотта, который убил как минимум пятерых и собирался убить еще двадцать человек. Грегори Спинкс, чей отец перерезал глотку его матери. Грегори Дермотт, которому проломили череп в доме, где все это началось.

Гурни посмотрел на едва различимый контур гор, понимая, что есть еще одна биография, о которой следует задуматься, которую нужно успеть понять. История его собственной жизни. Отец, который не обращал на него внимания, и взрослый сын, которого он, в свою очередь, игнорировал; одержимость карьерой, которая принесла ему так много похвал и так мало покоя; маленький мальчик, погибший, потому что он за ним не уследил, и Мадлен, всепонимающая Мадлен. Мадлен, которую он почти потерял. Светоч, который из-за него почти угас.

Он едва мог двигаться и слишком хотел спать, чтобы что-нибудь чувствовать. Его ум захватила милосердная пустота. На какое-то время — он не знал, как долго это длилось, — его будто не стало, словно все его существо сжалось в точку, и осталось только пульсирующее в пустоте сознание, больше ничего.

Он пришел в себя неожиданно, открыв глаза как раз в момент, когда пылающая кромка солнца засияла над голыми верхушками деревьев на горе. Он наблюдал, как светящийся контур света медленно разрастается до огромного яркого полукруга. И вдруг почувствовал, что не один.

Рядом стояла Мадлен в своей ярко-оранжевой куртке — той самой, что была на ней в то утро, когда он пошел за ней на утес. Она стояла возле машины и смотрела на него через окно. Он не знал, сколько она так простояла. На ее капюшоне блестели крохотные льдинки. Он опустил стекло.

Она молчала, но ее лицо было воплощением любви и понимания. Он это видел, осязал, ощущал, сам не понимая как. Любовь, понимание и облегчение от того, что он снова вернулся домой живым.

Она буднично поинтересовалась, не хочет ли он позавтракать.

Ее оранжевая куртка пламенела в лучах восходящего солнца. Он вышел из машины и прижал к себе Мадлен так крепко, словно обнимал саму жизнь.