– Закрой рот, sharmutah. Мы не на равных в этом доме. Ты помнишь, что я обещал тебе наказание за грязный язык? Тебе понравится разнообразие наказаний для наложниц, которых здесь, в Анмаре, предостаточно.

Я знала, что это может быть. Я читала об этом…непослушных рабынь и неверных жен закидывали камнями или истязали плетью. Неприятный электрический ток прошел по моему позвоночнику, заставляя ощутить боль, которая мне предстоит.

– О какой равности может идти речь, когда я сижу на полу у твоих ног, в чертовой маске, которая мешает мне жить, дышать, спать и причиняет такие боли, какие тебе и не снились…

– Так почему бы тебе не заставить меня снять ее? Я жду.

– Сними с меня маску, – прошу я.

– Умоляй, sharmutah, – бросает Саадат свою коронную фразу, и я понимаю… понимаю, чего он хочет.

Я не хочу унижаться перед Джаредом, но у меня нет другого выхода. Что-то окончательно во мне разрывается, все внутри падает. Срывается в пропасть. Я перешла черту, голова раскалывается от боли. Терпеть уже невозможно. Я сделаю все, о чем он попросит, лишь бы избавил от мучений. Лишь бы убил быстро, к чему эта пытка…?

Я поняла, что мне действительно придется умолять его. Он снимет ее, обязательно снимет, если я попрошу об этом так, как он хочет. А дальше уже можно будет и за себя постоять. Лишь бы не в этой рабской маске.

– Джаред, пожалуйста. Сними. С меня. Маску, – почти нежно прошу я, проводя кончиками пальцев по коленкам.

– И это все? На колени, abdah.[10]

Нет. Я не хотела так. Слов достаточно…

– Джаред, я прошу тебя. Мне так больно…

– Раньше надо было думать. Еще и смеешь лгать мне, глядя в лицо. Хватит!

– Пожалуйста! – чуть ли не реву я, не понимая, что мне делать. Как быть.

– На колени. Другие рабыни безропотно целуют мне ноги. Ты не в том положении, чтобы торговаться, сука.

А потом я просто беру и делаю это. Сажусь перед ним на корточки. Кладу руки на свои колени, глядя вверх, на Джареда. Знаю, что он видит. Мокрые глаза, рабская маска, полное повиновение во взгляде.

А я вижу человека, которого я почти полюбила. И эти чувства никуда не делись, вопреки своему страданию и мукам. За что? Я не знаю.

Не было никаких причин, чтобы любить его. Ни одной гребанной причины. Но как назвать это, если не любовью… если я смотрю на него, и мечтаю о том, чтобы вся эта жестокая вакханалия закончилась, и мы бы вновь оказались где-нибудь вдвоем, открывая друг другу тайны, пропадая в разговорах, стонах, и шепоте, заставляющем мою душу расцветать и возрождаться после стольких лет забвения и состояния, похожем на смерть?

Его бедра чуть выше моей головы. Саадат возбужден, и это пугает меня. Нет… Нервно сглатываю, не представляя себе подобного унижения.

На яхте все было иначе. Я хотела… вознести нас к небесам, обоих. Это не было унижением. Я просто хотела показать, что хочу его целиком и полностью. Хочу каждую клетку его тела… безумно.

Хотела. Теперь все не так. Теперь мне страшно, потому что нет ни единого шанса, что в предстоящем акте насилия будет хоть капля любви. Лишь похоть. Месть и ярость восточного мужчины, которого оскорбила sharmutah.