Забыть. Забыть. Забыть.

Но червячок продолжал грызть: а вдруг не сон? Вдруг — видение? Ясновидение?

Спать не хотелось. Опять чай виноват. Недаром Лидия Валерьевна предостерегала от чая, кофе и кока-колы.

Ну, не спится, и не нужно.

Я подсел к роялю. Обыкновенно я играл на нём минут десять, пятнадцать, но сейчас время есть, и я начал с Бетховена, с кого же ещё. Играл и распевал грустную песню о сурке. «И слёзы умиленія струились по его впалымъ ланитамъ».

Именно.

Я подошел к зеркалу. Впалым, так и есть. Чувствую, что килограмм я сбросил. Или больше. Омлет — это, конечно, полезно и питательно, однако…

Но есть не хотелось. Совершенно. Сама мысль о еде, даже об украинском борще с пампушками, не вдохновляла, напротив, возникала лёгкая тошнота. Опять чай виноват? Или это реакция на происходящее? Нейрогенная анорексия? Ведь по внутренним, по чернозёмским часам сейчас заполночь.

Я вернулся к роялю. Семнадцатая соната, да. «Буря». Потом «К Элизе», потом… потом… потом…

Бетховен велик.

Остановился я лишь в четыре. Вот так полтора часа раз — и пролетели. Даже больше, чем полтора.

Я не чувствовал утомления. Пальцы были послушны и проворны. Голова ясная.

Я бы и дальше играл. Но Лиса и Пантера подошли сзади, положили руки на плечи. Лиса слева, Пантера справа. Есть у них такая привычка.

— Давно ты, Чижик, так не играл, — сказала Ольга.

— Мы уже и забывать стали… — добавила Лиса.

Антон деликатно кашлянул:

— Всё это замечательно, однако не пора ли того… собираться.

Ага. Значит, пока я предавался музыкальным излишествам, они стояли за спиной и слушали. Как долго? Пять минут? Час?

Неважно.

Антон прав, нужно собираться.

Пусть видят: советский комсомолец опрятен, элегантен и пригож. Нас не запугать помидорами!

Воскресный вечер. На Стрите — аншлаг. Тысячи американцев торопятся сжечь свои доллары в домне азарта.

И в зале аншлаг. Свободных мест и прежде не было, но сегодня принесли ещё три десятка стульев — складных. Поставили в проходах, у сцены. Вчерашнее событие подстегнуло интерес к игре. Вдруг сегодня тоже будут бросаться продуктами?

Но вряд ли. По условию принятого ультиматума, в таком случае матч прекращается, а призовой фонд — полностью! — делится пополам. Для устроителей одни убытки. Вот они и наняли охранников, и усадили их среди публики. А ещё с дюжину, в униформе, стоят у проходов и входов. Случись заварушка, хулиганам не уйти.

Дождался Фишера. Тот был в новом костюме. Синем. А я в смокинге номер два. Прямо хоть на обложку журнала обоих.

И очень может быть!

Пять минут нас фотографировали. А мы терпели — таковы условия матча. Паблисити! Реклама то есть. Особого рода. В Лас-Вегасе играют лучшие шахматисты сверхдержав — США и СССР. И тот, кто посетил это событие, прикоснулся к Истории!

Но для меня фотографирование немногим лучше вчерашнего помидорного обстрела. Да, одежда не пачкается, замечательно. Но фотовспышки слепят, и слепят сильно. Смотришь на доску, а вместо фигур видишь ну просто непонятно что. Временно, да. Но время в шахматах очень ценный ресурс.

Вижу, и Фишер моргает. Тоже недоволен.