—Вот еще заказы, — сказал Оуэн, положив бланки на прилавок. — Я принесу напитки.
Эйвери раскладывала моцареллу, добавляла начинки и наблюдала за Оуэном.
«На Оуэна можно положиться, — думала она, — что бы ни случилось, на него можно положиться».
Следующие три часа Эйвери работала без передышки. Запеченные спагетти, пицца, баклажаны с пармезаном, кальцоне, сэндвичи. К десяти часам она двигалась, словно в трансе: сняла кассу, протерла столики, закрыла духовки.
—Возьми пива, — сказал Оуэн. — Ты заслужила.
—Может, присядешь?
—Конечно, когда закроемся.
Проводив последнего работника и закрыв двери, Эйвери обернулась. На стойке ее ждал бокал красного вина и кусок пиццы «Пепперони». Перед Оуэном, который устроился на табурете, тоже стоял бокал вина и кусок пиццы.
Да, на кого-кого, а на Оуэна всегда можно положиться.
—Садись, — велел он.
—С удовольствием. Спасибо, Оуэн, огромное спасибо.
—Довольно интересно, если только не нужно заниматься этим каждый день.
—Все равно интересно, большей частью. — Эйвери села и сделала первый глоток вина. — Господи, как вкусно! — Она откусила пиццу. — И это тоже.
—Никто не готовит пиццу лучше тебя.
—Может показаться, что мне надоела пицца, но я по-прежнему считаю ее своим любимым блюдом. — Едва не падая от усталости, Эйвери со вздохом проглотала еще кусок. — Клэр сказала, что вам дали разрешение завозить мебель. Как идет уборка?
—Отлично. Мы на финишной прямой.
—Я бы сходила посмотреть, но вряд ли дойду.
—До завтра гостиница никуда не денется.
—Все, кто сюда сегодня заходил, только о ней и говорили, особенно местные. Ты, должно быть, очень гордишься. Помню, как я себя чувствовала, когда заканчивала работу над рестораном: вешала картины, распаковывала кухонное оборудование. Гордилась, радовалась и немного боялась. Это мое детище, Я его создала. Я до сих пор испытываю эти чувства. Конечно, не сегодня, — добавила она со слабой усмешкой. — Иногда.
—Тебе есть чем гордиться. Славное местечко.
—Я знаю, многие считали, что твоя мама сошла с ума, раз сдала мне его в аренду. Чтобы я да управляла рестораном?
Оуэн покачал головой, отметив, что Эйвери очень бледная, почти прозрачная. Она не кипела, как обычно, энергией, и оттого ее усталость была еще заметнее. Он решил, что будет болтать с Эйвери, пока та не доест пиццу, — по крайней мере, уснет не с пустым желудком. Оуэн собирался отвести ее наверх и уложить спать.
—Я так не считал. У тебя получается все, за что ты берешься. И всегда получалось.
—Я не смогла стать рок-звездой, хотя очень хотела.
Оуэн вспомнил, как Эйвери бренчала на гитаре, проявляя больше рвения, чем умения.
—Сколько лет тебе тогда было, четырнадцать?
—Пятнадцать. Папа чуть не упал в обморок, когда я покрасила волосы в черный цвет и сделала татуировки.
—Хорошо, что они были переводные.
Эйвери улыбнулась и отпила вина.
—Не все.
—Да? А где... — начал было Оуэн, когда зазвенел телефон. — Погоди-ка. Что случилось, Рай?
Соскользнув с табурета, он слушал, отвечал, смотрел сквозь стеклянные двери на освещенную гостиницу. Закончив, пристегнул телефон к поясу, повернулся и увидел, что Эйвери крепко спит, сложив на стойке руки и уронив на них голову. Она съела половину куска пиццы и недопила вино. Оуэн убрал со стойки посуду, выключил лампу на закрытой кухне, прошел по всем помещениям и везде потушил свет, оставив только дежурное освещение.