Венька говорил горячо, и, впервые поглядев на него как на равного, отец не стал продолжать спора. Он вдруг заметил, как сильно вырос сын. Веня не раздался в плечах, но стал каким-то костистым и жилистым. Худое от постоянного недоедания лицо было смуглым, брови над серо-карими материнскими глазами часто приходили в движение, когда он с кем-либо спорил. Александр Сергеевич с тоской подумал о том, как все-таки мало уделял он внимания сыну. Ни разу не поговорил как со взрослым, не высек в горячем искреннем мальчишеском сердце чувства большого доверия к себе. «Будто пасынок он мне, а не сын», — горько подумал Александр Сергеевич и потянулся, чтобы погладить его по темнеющим волосам. Но сын бычком нагнул голову и отодвинулся.

— Не надо, папа.

— Это почему же?

— А потому что не люблю я, когда ласкают. Не маленький.

Александр Сергеевич положил руку на стол, улыбнулся. Долго и пристально смотрел на родного сына. «И еще в одном я не прав, — корил он себя мысленно. — Веня уже не ребенок, которому нужны сладости да игрушки. Он уже подросток и смотрит на мир по-иному. Ишь как изменился, а я и на это не обращаю внимания. Вот уже и пушок на губах, бритву скоро запросит… А в диковатых глазах уже недетская озабоченность. Морщинки над переносьем прорезываются, когда сдвигает брови».

— Чего ты на меня уставился? — вдруг улыбнулся Веня.

— Так… Думаю о твоем будущем.

— Ты?

— А разве отцу это запрещено?

— Да нет, — согласился сын. — Мне тоже с тобой охота посоветоваться.

— За чем же остановка?

Веня оглядел выкрашенные розовой масляной краской прокуренные астматолом стены забитого книгами и скатками чертежей маленького кабинета и вздохнул. Отец его понял:

— Знаешь, сынок, а что, если мы на улицу погулять с тобой выйдем?

Венька неуверенно возразил:

— Тебе же с астмой нельзя…

— А кто его знает, что мне теперь можно, а что нельзя, — беспечно махнул рукой Александр Сергеевич. — Возможно, от свежего воздуха легче станет. И притом мы ненадолго.

— Давай, — обрадованно согласился сын.

Большие синие звезды начинали уже выцветать, и небо на востоке светлело. Со стороны паровой мельницы донесся гудок, зовущий на первую смену рабочих. Редкие прохожие, возбуждая собачий лай, уже появлялись на Аксайской.

Якушевы дошли до бугра, с которого открывался вид на спадающий разлив. Слева мигали огоньки станции. Отец глубоко вздохнул.

— Это и есть место ваших сборищ? — покашлял он. — Во вкусе, однако, вам не откажешь. Действительно, прекрасный обзор во все стороны открывается.

— Бугор? — переспросил Венька и вдруг погрузился в неожиданное молчание.

Тот, еще очень и очень небольшой отрезок времени, который можно было назвать преддверием к юности, пробежал перед его мысленным взором, всколыхнув воспоминания, А они были пока не такими уж обширными, чтобы могли отнять много времени. Картины прожитой жизни, еще предельно короткой, одну за другой подсказывала его память. Он вдруг усмехнулся, подумав о том, что теперь их в семье стало не четверо, как было раньше, а пятеро, потому что не так уж давно родился третий по счету правнук геройского казака Андрея Якушева, вытоптавшего на своем коне от стен сожженной Москвы до Парижа многие сотни верст, — их родоначальника.