Почему-то считалось, что они дружат. И Саша в этой дружбе играл роль ведомого. Арсений как бы считал себя по привычке самым главным и сильным, хотя давно перестал быть таковым, но крепко держался за этот имидж. И все время давал Сашке понять: знай сверчок свой шесток. Хотя все чаще получал щелчки по носу от «младшего по чину». Их дружба-соперничество перешла в новое качество, когда Арсений окончил общевойсковое училище, стал пехотным офицером.

Афган поставил точку на его карьере. Вместе с орденом Мужества он получил тяжелейшее ранение в позвоночник.

Лечение стоило больших денег. А их не было. Да и не в деньгах заключалась суть. Если бы сказали, что за две тысячи Арсений будет чувствовать себя лучше, чем за одну, Турецкий был убежден, средства бы нашлись. Но врач, с которым Турецкий беседовал, прямо сказал, что никакой надежды нет, будет только хуже. Тут от медицины ничего не зависит. И в скором времени Арсений с костылей пересел на инвалидную коляску. И последние пять лет больше не вставал. Все это время его навещал только Турецкий. Но делал это все реже и реже.

Когда он приходил, глаза Арсения загорались лихорадочным блеском, точно он хотел сказать: «Я еще всем вам покажу!» В разговорах язвил, подсмеивался, и от этого встречи оставляли тяжкое впечатление.

Турецкий не был у него полгода, когда позвонила мать Арсения и сказала, что сыну стало плохо. Александр Борисович готовился к худшему, но то, что он увидел, потрясло его.

В коляске сидел огромный костистый скелет. Ноги были неподвижны, длинные клешнятые руки казались немощными. Только глаза на высохшем стянутом лице смотрели живо и лихорадочно.

— Что, брат? Не ожидал? — произнес Арсений испытующе, выдавливая из себя веселость. — Ну я вам еще покажу!

Мать Арсения суетилась изо всех сил, подавала чай с пирожными. Арсений не пил, только пригубливал. Жена давно бросила его. Была одна приходящая Мавра. Турецкий подозревал, что у нее было другое имя. Но Арсений с каким-то неистовым удовольствием называл всех приходящих женщин Маврами. И ведь находились! Мало ли их, бесправных и бездомных, на Руси? Испокон веку бабы мучились. А теперь стало таких еще больше.

К столу Мавра не вышла, и Арсений пренебрежительно махнул рукой:

— Пусть будет там.

Турецкий хотел спросить о здоровье, чем помочь.

Но Арсений перебил:

— А-а… ерунда. Организм сам должен справиться. Если бы афганская пуля чиркнула на миллиметр влево, мне бы совсем не жить. А если тогда бы не ранило, то погиб бы сейчас в Чечне. Вся моя рота полегла при штурме Урус-Мартана. Видишь, меня никто не навещает, потому что никого не осталось. А я живу и радуюсь. Расскажи лучше о себе. Все там же работаешь? В прокуратуре?

По его тону можно было понять, что прокуратура самое недостойное, гиблое место на земле, откуда следует бежать как можно скорее. И только по недомыслию своему отдельные недотепы продолжают оставаться там.

Турецкий пожал плечами.

— Ловишь преступников? — продолжал бодро Арсений. — Не надоело?

Турецкий вздохнул:

— А что делать?

— Ты бы хороших ловил! — ответил Арсений. — И выставлял бы их напоказ: вот, мол, смотрите и учитесь. Гораздо больше было бы пользы.