— Вот и хорошо…
— Еще коньяк? Или кофе?
— Нет! Нет! — Игнатов протестующе поднял руку. — Я еще за рулем! Не забывай. Иди к своей милой женушке и удели ей внимание.
Однако «милая женушка» сама пришла к ним и с бесцеремонностью сильно выпившей женщины завладела Игнатовым, повела его по участку. Путала облепиху с крыжовником, сливу с вишней, потому что посаженный сад еще не давал урожая. А может быть, причина заключалась в том, что Алена приняла тайно еще коньяку в своих «апартаментах». Конечно же, она была пьяна не от той скромной порции, которую выпила на террасе вместе с мужчинами.
Возле строящейся баньки она особенно разошлась, расписывала прелести парилки, отдых обнаженного тела, крепкий березовый веничек. Рабочие, уложившие на кирпичный фундамент первый бревенчатый венец, с угрюмым любопытством поглядывали на хозяйку.
Но на них можно было не обращать внимания. Игнатов давно понял, что есть элита и серое быдло, так называемый трудовой народ. На прославлении его коммуняки долго держались, сколачивая гвоздиками свое благополучие и привилегии. Когда-то Фадеев, пренебрегая писателями, здоровался подчеркнуто только с уборщицами. Таков был стиль. Но теперь все в прошлом. И этому быдлу никогда не стать богатым, сколько бы чувства и ума ни хранилось в его натуре. Кто их измерит? Важно другое. Разделение произошло. И весь этот «трудящийся» народ оказался по другую сторону кирпичной стены, которая длиннее китайской.
Алена была из его круга, и он посмотрел на нее с интересом, не обращая внимания на работяг, ползавших по новостройке.
— Хотел бы я с вами попариться в баньке, — сказал он, глядя на Алену. В платье, облепившем ее на ветру, она, несмотря на сильную выпивку, была очень хороша, потому что молода.
Последние слова Игнатова дошли до нее, и она, слегка протрезвев, сказала с легким смешком:
— Я тоже!
И хитро сощурила глаза. Игнатов внимательно посмотрел на нее.
— Хорошо, — сказал он негромко. — Когда баньку построят, я напомню.
Глава 38 У последней черты
«…Наш общий друг перестал выходить на связь… Я мог бы взять часть денег…»
Скрипучий голос словно сорвался с пленки и умолк.
Три остывшие чашки кофе стояли на огромном полированном столе, и Меркулов попросил их заменить, когда очередная запись закончилась и они с друзьями выкурили еще по сигарете.
Чтобы избежать любой утечки информации, он приглашал Грязнова к себе. В МУРе Гончар еще числился его заместителем и рыл землю, стараясь выслужиться. Каким-нибудь образом наличие тайных записей могло стать ему известно. Поэтому на прослушивание собирались в прокуратуре, в кабинете, специально отведенном для этой цели. Третьим на прослушке всегда был Турецкий.
Грязнов уже не бледнел и не удивлялся. Ошеломляющее открытие относительно Игнатова, который оказался вовлеченным в банду «банковских», отнюдь не поразило его. Тяжелее всего он пережил предательство Гончара, с которым в молодости ловил бандитов. Его веселый прищур даже в самые трудные моменты помнился до сих пор.
— К сожалению, — сказал Меркулов, — мы все еще не собрали достаточных улик для суда. Какой друг? Какие деньги?