Хозяин заругался. Он испугался чего-то. И я увидел — чего! Между нами стремительно вырастали и разворачивали острые листья несколько топольков. Они поднялись двухметровые, тонкие, трепещущие под луной.

Я не удивился. Слишком я был измучен. В моих скачущих, раздерганных мыслях вставшие топольки как-то увязались с упавшими на землю каплями крови. И я опять махнул рукой.

И еще несколько тополят взметнулись между мной и врагами!

Тогда я засмеялся сквозь слезы. И еще раз бросил в землю теплые брызги тополиной крови. И тоненькие деревца встали четкой шеренгой.

Хозяин мелко бегал вдоль этой шеренги, верещал, но, видимо, не смел пересечь волшебную линию.

Я повернулся и медленно побрел по мокрой траве. У железной сторожки горела яркая лампочка. Я обрадовался. Не надо спешить к ведьмам. До них, до ведьм-то, еще долго добираться, а кто знает, сколько времени удержит Хозяина строй тоненьких тополят?

— Дедушка... — позвал я слабым голосом.

Старик с проволочной бородкой появился сразу. Тонко вскрикнул, заохал, увидев меня, но я сказал:

— Где кольцо-то, дедушка? — И разжал левый кулак. И сверкнул в лунном луче ключик. Старик опять тонко вскрикнул и, кажется, заплакал.

У меня в голове гудело от усталости и боли. Я из последних сил улыбнулся и проговорил:

— Вот... Где тут щелка?

Щелка-скважина сразу нашлась, ключик повернулся легко и моментально рассыпался в порошок ("А еще нержавейка", — подумал я).

Тяжелое кольцо упало и больно стукнуло меня по ноге.

— Сыночек ты мой, — тихо сказал старик.

А позади, где остался Хозяин, я услыхал тоскливый, затихающий вой...

Старик легко поднял меня. На траву упало несколько лоскутков — остатки моей тополиной рубашки...

— Куда же тебя, родной ты мой? К доктору надо бы, а как среди ночи...

— К Насте, — пробормотал я. — Она вылечит...

Потом помню только Настины теплые пальцы и сиплый шепот Глафиры:

— Ты, само главно, кровь останови. В ём и так кровушки-то всего как в пташке...

И бубнящий голос Степаниды:

— Я лунную травку замешала, чтоб зараза никакая в его не попала, микробы всякие...

Боль поутихла, но совсем не прошла. До конца вылечить меня так быстро не могло, видно, никакое колдовство. А может, как порвалась ржавая цепь Хозяина, так ведьмы потеряли волшебную силу?

И уже дома, в постели, я сквозь сон ощущал, как ноют мои ссадины и порезы...

Мама утром увидела, во что превратился мой костюм, и взялась за голову. Она даже не ругала меня, а только повторяла:

— Это не ребенок, а ужас. Это где же так надо носиться, чтобы изодрать все в клочья? Уму непостижимо...

Я лежал под натянутым до носа одеялом и виновато бубнил, что мы с ребятами лазили на свалке и я застрял в колючей проволоке.

— Неужели свалка — подходящее место для игр? — печально спросила мама. — Ты ведь не только одежду мог изорвать, но и сам исцарапаться. Ты цел? Ну-ка...

Она дернула с меня одеяло и опять взялась за голову.

Потом она мазала меня тройным одеколоном и бинтовала. Я терпел, только шипел сквозь сжатые губы. Наконец лечение кончилось, и мама велела мне весь день сидеть дома. Не в наказанье, а просто другого ничего не оставалось: куда я пойду такой изодранный и запеленутый, как мумия?