– Само собой. Если откажется подвергнуться обыску – не пущу.

Но посетительница не отказалась. Пока брюнет в соседнем помещении медленно и обстоятельно ее обшаривал, она стояла без движения, с отсутствующим выражением лица. Когда ей сказали: «Можете войти», – так же бесстрастно вошла.

Орденоносец встретил ее с чрезвычайной вежливостью – наклонил голову, щелкнул каблуками.

– Елизавета Анатольевна, какими судьбами?

Мона внимательно его разглядывала, словно к чему-то прислушивалась.

– Чем могу? – спросил он. – Вы ведь знаете, я лицо официальное, один из руководителей советской делегации, а вы, я полагаю, белоэмигрантка.

Есть настороженность, есть любопытство, определила Мона, явственно слыша звук флейты. И что-то еще. Радостное волнение. Ему приятно меня видеть. Но это не мужской интерес, нет. Скорее торжество.

– Здравствуйте, Аркадий Сергеевич, я только хотела узнать, где сейчас Алексей Парисович Романов. Мне известно лишь, что тогда, осенью девятнадцатого, он перебежал к красным. Быть может, вы его встречали?

– Романов служит в ГПУ. Вы ведь знаете, что это такое? Мы иногда видимся по служебной необходимости. А по какой причине, позвольте спросить, вас интересует товарищ Романов?

Глаза Скукина горели веселыми огоньками. Наслаждается ситуацией, поняла Мона. Почему?

– Вы знаете причину, – тихо ответила она.

– Если это то, о чем я думаю, то Романов здесь ни при чем. – Теперь Скукин еще и улыбнулся. – Хотите, расскажу, как всё произошло? Да вы садитесь.

Он галантным жестом показал на кресла перед письменным столом. Оба сели: Мона с прямой спиной, со сложенными на коленях руками, Скукин – привольно, нога на ногу.

Она выжидательно на него смотрела.

– Ко мне в штаб явился начальник контрразведки Романов. С неприятнейшей новостью и интереснейшим предложением. Новость заключалась в том, что меня ждут арест, трибунал и несомненно расстрел. У капитана только что состоялся разговор с вашим супругом, и Романов, будучи человеком умным, сделал из беседы соответствующие выводы. Господин Фандорин намекнул ему, что моя песенка спета, а дальнейшее Романов вычислил сам. К тому времени он ведь уже был участником моего… проекта, – неопределенно помахал пальцами Скукин. – Назовем это так. И вот, в связи с изменившимися обстоятельствами, Романов предложил мне закрыть мой проект и присоединиться к его проекту.

– Я не понимаю, – сказала Мона. – О каких проектах вы говорите?

– Неважно. Романов заявил: «Белое дело висит на волоске, и ты можешь этот волосок обрезать. Не дай Фандорину попасть к батьке Махно – и наши примут тебя как героя и спасителя революции». Я, разумеется, согласился. Какой у меня был выбор? Счет шел буквально на минуты, но я успел. – Скукин покачал головой, сам собой восхищаясь. – Романов всего лишь хотел, чтобы я арестовал вашего мужа и два-три дня подержал его под арестом. За это время Махно подобрался бы к самой Ставке, и главкому пришлось бы снять войска с фронта. Но, учитывая феноменальные таланты вашего супруга, я решил проблему радикальным образом. Что, если бы он не дал себя арестовать? Или сбежал бы? Ну уж нет. Я с почетом проводил господина Фандорина в дорогу, усадил в превосходный экипаж и отправил прямиком на небо. Строго говоря, Эраст Петрович туда этапировал себя сам, собственной рукой.