Это у них с Масой недавно был разговор.

Мона сказала: «То, что значил для тебя человек, определяется по размеру дыры, которая в тебе остается. Бывает дыра такой необъятной величины, что засасывает без остатка». Он ответил: «Вы говорите про Куу, про Пустоту? – И нарисовал иероглиф. – Все из нее вышли, все в нее вернутся. Но зачем торопиться, госпожа? К тому же есть чувство долга. Вы не одна».

Что правда, то правда. Если б Мона была одна, она, наверное, до сих пор сидела бы в Севастополе, надеясь на чудо. Но в Крым примчалась мать и увезла ее, раздутую и студенистую, как медуза, «рожать в нормальных условиях».

– Я никудыфная мась, – со вздохом сказала Мона, стоя в ванной и глядя на себя в зеркало. Изо рта торчала зубная щетка. Лицо было тусклое.

Александр Эрастович проживал здесь же, в Женеве, у бабушки с дедушкой. Мона ходила к сыну в гости. Когда чувствовала, что в состоянии улыбаться. Потому что когда человеку неполных два годика, ему нужно улыбаться. Ну или хотя бы не реветь, когда он поднимает на тебя глазки, и они такие же синие, как у…

Сегодня опять не пойду, поняла Мона и вздохнула. Залезу-ка лучше обратно в кровать. Пока погода не наладится.

Она закрутила кран и услышала, что в дверь стучат. Деликатно, но настойчиво. И, видимо, уже давно. Маса.

– Сейчас! – отозвалась Мона, медленно надевая халат.

– Я принес вам булочек и газету, госпожа, – сказал японец. Вид у него сегодня был необычный. И что газету принес, тоже странно. Мона никогда не заглядывала в газеты. Ее совершенно не интересовали новости.

– Вот, смотрите.

На первой странице заголовок «L’arrivee de la delegation Sovietique»[5]. Мона без интереса пробежала взглядом по строчкам убористого шрифта.

«В Лозанну прибыла миссия из красной Москвы с целью добиться для России статуса полноправного участника грядущей международной конференции по черноморским проливам. Это первый официальный демарш большевистской дипломатии со времен…»

Дальше читать не стала.

– Зачем мне это?

Маса ткнул пальцем в самую нижнюю строчку.

– Военный руководитель делегации. Видите?

– …Ты знаешь, где они остановились? – спросила Мона после долгой паузы. Залезать обратно в кровать ей расхотелось.

– В отеле «Бориваж-палас».

Угловой номер «люкс» лучшей лозаннской гостиницы выходил окнами на эспланаду и озеро. Это был один из самых знаменитых видов в мире, но ладный военный в отлично сидящем френче с малиновыми «разговорами» не обращал на чудесный бельвю никакого внимания. Он сидел за письменным столом и быстро писал на бумаге мелким, удивительно аккуратным почерком.

– Да? – сказал он, приподняв голову с идеальным пробором.

Скрипя лаковыми сапогами, вошел помощник, высокий брюнет, такой же подтянутый, как начальник.

– Товарищ комкор, к вам посетительница. – И после короткой паузы, со значением, прибавил: – Назвалась госпожой Фандориной.

Военный руководитель делегации слегка изогнул бровь, задумчиво потер орден в розетке из кумача.

– Вот как?

Поднялся, подошел к окну.

– Сказать, что не принимаете?

– Отчего же. Только…

Комкор неопределенно пошевелил пальцами, но помощник понял.