Наутро его ждали две телеграммы. Первая была от Хэмила. В ней было всего три слова: «Ты чертов идиот».

Вторая была из Нью-Йорка: «Сделка расторгнута немедленно выезжай Нью-Йорк Кархарт».

В последующую неделю много чего случилось. Хэмил спорил яростно и неистово отстаивал свою махинацию. Он был вызван на ковер в офис Питера Кархарта и провел там ужасные полчаса. В июле он перестал представлять интересы Кархарта, а в августе тридцатипятилетний Сэмюэль Мередит был по всем правилам объявлен новым кархартовским партнером. Четвертая затрещина сослужила добрую службу.

Я полагаю, что некоторая толика наглости есть у каждого и накладывает отпечаток на личность человека, на его склонности и на его мировоззрение. В ком-то это запрятано очень глубоко. Так глубоко, что мы даже не догадываемся где, пока однажды во мраке ночи истина не откроется нам с хорошей затрещиной.

Но Сэмюэль никогда не скрывал своей наглости, и это действовало на окружающих как красная тряпка на быка. Можно сказать, Сэмюэлю повезло, потому что всякий раз, когда бес высовывался, он встречал отпор, превращавший его в хилого, болезненного бесенка.

Бес всегда был один и тот же, одна и та же черта характера, заставившая его согнать друзей Джилли с кровати или войти в дом к Марджори.

Если бы вы могли провести ладонью по подбородку Сэмюэля Мередита, то нащупали бы там шишку. Он утверждает, что не знает, которая из четырех затрещин оставила ее там, но он бы ни за что от нее не отказался. Он говорит, что нельзя забывать негодяя в себе и что порой, когда надо принять важное решение, он проводит рукой по подбородку. Репортеры полагают, что это нервное, но они ошибаются. На самом деле он снова переживает ощущение необычайной ясности, просветляющее здравомыслие четырех затрещин.

На верхней ступеньке она помедлила. Ее переполняли те же чувства, что охватывают ныряльщиков на краю трамплина, или ведущих актрис в день премьеры, или бугристых юношей в полоску перед решающим футбольным матчем. Ей казалось, что шествовать вниз по лестнице ей пристало под барабанную дробь или под невообразимый парафраз на темы из «Тайс»[24] и «Кармен».[25] Никогда в жизни она так не переживала за свою внешность и никогда еще не была настолько ею довольна. Вот уже полгода, как ей исполнилось шестнадцать.

— Изабель! — Кузина Элейн окликнула ее, стоя в дверях гардеробной.

— Я готова. — От волнения у нее запершило в горле.

— Мне пришлось послать домой за другой парой туфель, я сейчас.

Изабель сделала шаг в сторону гардеробной, чтобы напоследок посмотреться в зеркало, но что-то ее остановило и потянуло к заманчиво изогнувшемуся лестничному проему. Она заглянула туда и заметила две пары мужских ног, мелькнувших в холле этажом ниже.

Ноги были в одинаковых черных лаковых туфлях и ничем не выдавали своих владельцев, но она упрямо надеялась, что одна пара принадлежит Стивену Палмсу. Этот молодой человек, которого она еще и не видела, заполнил собой значительную часть дня — с самого ее приезда.

В машине по пути с вокзала среди потока вопросов, рассказов, откровений и сплетен Элейн сказала вдруг: