Карлайл кивнул.

— Ш-ш-ш, — предостерег он. — Она поднимается на палубу.

Ардита появилась из люка и невольно кинула быстрый взгляд на запястья Карлайла. У нее на лице отразилось недоумение. На корме негры затянули песню, и прохладное озерцо, по-рассветному свежее, безмятежным эхом вторило их низким голосам.

— Ардита, — дрогнувшим голосом позвал Карлайл.

Ее качнуло в его сторону.

— Ардита, — повторил он, затаив дыхание, — должен открыть тебе… правду. Это все было подстроено, Ардита. Никакой я не Карлайл. Я Морленд, Тоби Морленд. Моя история — чистой воды выдумка, навеянная воздухом Флориды.

Она уставилась на него, и у нее на лице быстрой вереницей промелькнули изумление, недоверие и гнев. Трое мужчин боялись дышать. Морленд-старший шагнул к ней; мистер Фарнэм в ужасе приоткрыл рот в ожидании катастрофы.

Но ее не произошло. Ардита вдруг расцвела, с коротким смехом бросилась к младшему Морленду и посмотрела на него без тени гнева в серых глазах.

— Ты можешь поклясться, — вполголоса спросила она, — что придумал это сам?

— Клянусь, — с готовностью заверил молодой Морленд.

Она притянула к себе его лицо и нежно поцеловала.

— Вот это воображение! — тихо и едва ли не завистливо проговорила она. — Хочу, чтобы ты всю жизнь баловал меня такими сладостными обманами!

Голоса негров сонно удалялись, выводя уже слышанный ею мотив:

— А что было в мешках? — шепотом спросила она.

— Флоридский грунт, — ответил он. — По крайней мере, в этом, да и кое в чем другом, я тебя не обманул.

— Кое о чем другом я догадываюсь, — сказала она и, привстав на цыпочки, поцеловала его в подтверждение этих слов.

В 1915 году Хорасу Тарбоксу стукнуло тринадцать. В тот самый год он сдал вступительные экзамены в Гарвард, получив отличные оценки по творчеству Цезаря, Цицерона, Вергилия, Ксенофонта и Гомера, а также по алгебре, геометрии, тригонометрии и химии.

Через два года, как раз когда Джордж Майкл Коэн сочинял свою знаменитую песню «Там, за морями»,[7] Хорас, на две головы опередивший по успеваемости остальных второкурсников, подбирал материалы к докладу «Силлогизм как устаревшая схоластическая форма», а во время битвы при Шато-Тьери он сидел за письменным столом и размышлял, стоит ли дожидаться семнадцатого дня рождения, прежде чем взяться за цикл статей «Прагматический уклон в неореализме».

Некоторое время спустя какой-то газетчик сообщил ему, что война закончилась, и Хорас искренне обрадовался, поскольку это означало, что издатели — братья Пит в ближайшее время выпустят в свет очередной тираж «Усовершенствования восприятия у Спинозы». Война — штука в своем роде неплохая, делает молодых людей самостоятельными, или что-то в таком духе, но Хорас уже понял, что никогда не простит президента за то, что тот дозволил духовому оркестру греметь у него под окном в день лжеперемирия,[8] в результате чего он выпустил три важнейших предложения из своей работы «Немецкий идеализм».

На следующий год он отправился в Йель получать магистерскую степень.