Все напряглись.

Секунда. Другая. И, увидев отмашку командира, бойцы начали рассасываться, формируя простенькую засаду. Максиму пришлось минут десять объяснять задумку, а потом пять раз репетировать, пока начало что-то получаться. Ключевое слово «что-то». Вот и сейчас, кто в лес, кто по дрова. И по сучкам, по сучкам, словно молодые лоси. Но обошлось, ибо тот, кто ломился им навстречу, напоминал медведя-шатуна, страждущего опохмела после страшного бодуна. Шуму от этого кадра было больше, чем от всего отряда, вместе взятого.

И вот, тяжело дыша, словно загнанная лошадь, из-за деревьев вышел прапорщик Русской Императорской армии самого взъерошенного вида. Фуражка задрана на затылок и сбита немного вбок. Взмокшие волосы топорщатся охреневшими сосульками. А мундир – отдельная песня. Он сидел на нем, словно испуганный лосось на заборе. В общем – красавец.

За ним, не в пример аккуратнее, двигалось четверо рядовых, с явной жалостью посматривающих на своего командира. Ну а что им делать? Советы давать, влезая поперек батьки? Так глупо. Да и зачем? Видно же, что он хоть и в офицерском чине[1], но человек всецело гражданский, мало того, паркетный.

– Господин прапорщик, – громко спросил поручик, выходя из-за дерева. – Куда вы так спешите? Уж не к даме ли сердца? Но тогда я смущен. Где же ваши цветы?

– О господи! – выдохнул прапорщик и остановился, переводя дух, буквально привалившись к ближайшему дереву. – Слава богу! А я уж грешным делом думал, что мы одни тут остались.

– О, не переживайте. После разгрома корпуса в округе масса наших. Одна беда – слоняются они бесцельно. Словно подражая броуновскому движению.

– Да, да, – охотно согласился прапорщик, продолжая попытки восстановить дыхание. – Вы правы. Совершенно бесцельно. Ах! Простите мою невежливость! Хоботов, Лев Евгеньевич.

– Здравия желаю, – вполне искренне улыбнувшись, козырнул Максим, едва сдержавшись от бурной реакции. Какой персонаж! – Увы, рекомендоваться в ответ не имею возможности. Контузия. Даже имя свое только с портсигара вычитал.

– Боже! – ахнул прапорщик. – Что, не помните?

– Ни своего имени, ни матери, ни отца. Ничего. Никаких сведений. Даже зацепиться не за что. Считайте, что я сегодня родился на свет.

– А ваши люди, они разве вам не подсказали?

– Я принял над ними командование. Вероятно, до контузии мы не встречались.

– Печально… очень печально… – очень искренне произнес этот офицер. – Как же мне к вам обращаться?

– Максим… хм… пусть будет Федорович[2]. Если бы не Божье провидение, то контузия могла закончиться и чем-то более страшным. Не самый дурной вариант вышел. Потом, надеюсь, разберусь, а пока пусть так.

– Максим Федорович, – соглашаясь, кивнул прапорщик и поинтересовался: – Вы говорили о цели. Куда вы идете?

– Немцев бить, – незамысловато пожал плечами поручик.

– Вы серьезно? – удивился Хоботов.

– Конечно. Мы в тылу врага. Он не ожидает того, что мы станем с ним драться. Вот и удивим его от всей души. Помните, что сказывал про это Александр Васильевич Суворов?

– Про удивление врага? Удивишь – победишь!