– Но…

– Это все – исключительное «но». Я возил ее в Израиль. Операция оказалась бесполезной: слишком запущенный случай. А у нас… У нас муки не снимают. Усугубляют. Очень плохой препарат, который можно получить – две или три ампулы, – обив несколько порогов, отсидев в очереди. В пятницу к вечеру ты уже опоздал. Просите смерти до понедельника. Потом можно еще пожить… Нина же хотела умереть только на родине. Здесь много ее предков.

– Я не знаю, как сказать…

– Как утешить? Это не нужно. Это мое. Это наше с Ниной. У нас в самые тяжелые времена были светлые минуты. Ни у кого не было таких отношений с женой. Ни у кого, кого я знаю. Мужем и женой в прямом и примитивном смысле мы практически не были. Поженились по взаимной влюбленности, духовному родству. Потом… Вскоре она сказала, что, наверное, беременна. Но выяснилось, что это одна из самых зловещих раковых опухолей. Зрела в ней давно. Боролся юный организм. Брак, волнения, первая брачная ночь – все это спровоцировало прогресс. Прогресс опухоли, регресс нашей жизни. Но мы хорошо, благополучно жили… В промежутках. Большие такие периоды ремиссий, надежд после операций. Умирая, она меня благодарила за счастливые восемь лет. Она назвала их счастливыми. Годы своей боли.

Дина с ужасом чувствовала, как спазм уже знакомой боли сжимает ее сердце, грудь, виски, все… В третий раз в жизни. Но это же совсем чужой человек… Она не знала его Нину. Что с этим делать? Что сказать? И выпалила:

– Привезите мне Кляксу. У меня две комнаты. Буду запирать в одной, все лучше, чем на улице. Вам нужно очень много сил и мужества, чтобы справиться с этим… вот не назову несчастьем. Такое было ваше счастье. Просто вынести, наверное, очень трудно.

– Вынести счастье… Да, так может сказать только Бела с картинки. Я все вынес. И был награжден Кляксой. Нина дала знак. Даже не знаю, любила ли она собак. Но в счастье, испытаниях и знаках толк знала. Так что, путница в ночи, нельзя вымыть собаку только один раз. И лишь один раз заварить чай мужчине, который узнал вас по детской картинке. Мы можем рассчитывать на то, что вы нас навестите?

– Ой. Конечно. И привезу все, что нужно. Я-то никого пригласить не могу. Лорд чужого не пустит. Прямо «вдовий пароход» – ваша машина. И я вдова.

Несколько дней Дина и Александр не виделись и даже вроде бы и не вспоминали друг о друге. Александр готовился к последнему, решающему заседанию суда, Дина… Понимая бесполезность своего занятия, она все-равно искала, искала в интернете: в поисковиках и по разным соцсетям людей по имени Валерий Николаев. Только москвичей было – не счесть. Но не факт, что человек, который написал Вадиму письмо, – из Москвы. Общее дело бывает у людей, живущих в разных странах. Многие люди писали с ошибками, многие люди могли пересекаться с Вадимом по местам работы… Да кого только не было. Дело в том, что Дина, профессиональный журналист, как никто другой, понимала бессмысленность своего занятия. Она со своим удостоверением и засвеченным лицом получила бы полную информацию на нужного Николаева, показав письмо полиции, максимум за три дня. Если бы подключила Артема, то вопрос был бы решен в течение часа. А дальше… Рот никому не зашьешь. Продавать информацию желтой прессе не запретит даже папа римский. И она просто видела идиотские, циничные, лживые заголовки с заманухой: «Тайна убийства известного тележурналиста», «Убитый тележурналист был связан с криминалом», «Вадима Долинского убил его партнер по криминальному бизнесу», «Тайный бизнес тележурналиста»… Ей это надо? Нет. Это предательство, это надругательство над памятью близкого человека, это, в конце концов, просто сумасшедшая идея истеричной дамочки, которая – и в этом Людмила, видимо, права – очень похожа на месть за свое одиночество. Но это неправда… Дина плакала от усталости и безысходности. Она просто должна все узнать, чтобы защитить Вадима, который стал совершенно бессильным… Да, так сказал Александр Гродский о своей жене. Он не смог помочь ей умереть, чтобы избежать боли. А Дина не может узнать правду, чтобы постоять за Вадима. Неважно, уже неважно, был ли он во всем прав. У смерти свои законы. Если жизнь оборвали вот так, неестественно, подло и жестоко – кто-то должен ответить. Но она занимается такой ерундой.