Неожиданно в глазах Элизабет блеснули слёзы. «Я должна немного помолиться, — сказала она, постепенно понижая голос. — Господи Иисусе, помоги мне, ведь я так боюсь. Я должна была всё узнать о себе, но прошло столько времени, а я ничего не узнала. Будь добрым ко мне, Господи Иисусе, хотя бы до тех пор, пока я не пойму, кто я такая». Ей захотелось, чтобы где-нибудь в церкви оказалось распятие, но церковь была протестантской, и, когда она представила себе Христа, у него была молодое, обрамлённое бородой лицо и пронзительный, озадачивающий взгляд Джозефа, который стоял рядом с ней.

Странный страх сковал разум Джозефа. «Какая гадость, — подумал он. — И почему с неё должна начинаться наша свадьба? Я думал, что здесь, в церкви, может находиться красота, которую человеку дано увидеть, а тут просто какой-то шабаш». Он расстроился. То, что Элизабет должна была наблюдать столь неудачное начало церемонии бракосочетания, огорчало его.

Элизабет, взяв его под руку, прошептала: «Ну, вот и всё. Теперь мы должны выходить. Медленно поворачивайся вместе со мной». Она помогла ему развернуться, и, когда они сделали с возвышения первый шаг, сверху, как бы сопровождая их, зазвенели колокола. «Вот, наконец, и Бог появился на венчании, — с дрожью в голосе заметил Джозеф. — Вот он, наконец, бог из железа>.Он чувствовал, что помолился бы, если бы знал, как сделать молитву действенной. «Они связаны между собой, свадьба и этот славный звон железа». Он подумал: «Они — мои, я знаю. Милые колокола, как они отдаются в теле в такт бешено бьющемуся сердцу. Они — в солнечных лучах, ударяющих в колокол неба поутру, в глухом стуке дождя по открытому чреву земли и — я знаю точно — во вспышках молний, с грохотом прорезающих измождённый воздух. А иногда — в тёплом приятном ветре, качающем верхушки деревьев в жёлтый полдень».

Он оглянулся и шёпотом сказал: «Хороши колокола, Элизабет. Они — святые».

Она вздрогнула и с удивлением посмотрела на него, ибо её видение не исчезло, и лицо Христа все ещё было лицом Джозефа. Натужно улыбаясь, она призналась себе: «Ведь я молюсь своему собственному мужу».

Когда они вышли, шорник Макгрегор совсем загрустил. Он неуклюже чмокнул Элизабет в лоб.

— Не забывай отца, — сказал он. — Впрочем, не удивлюсь, если ты так и поступишь. В наши дни такое — почти обычай.

— А ты приедешь на ранчо повидаться с нами, отец?

— Не приеду, — сердито ответил он. — Обязательства делают человека слабее, а удовольствия приносят весьма небольшие.

— Мы будем рады увидеться с вами, если вы приедете, — сказал Джозеф.

— Ну, вы будете ждать долго, вы и ваши ранчо с тысячами акров земли. Скорее я встречу вас обоих в аду, чем приеду вас навестить.

Через некоторое время он отвёл Джозефа в сторонку, чтобы не слышала Элизабет, и сказал уныло:

— Вы меня сильнее, потому вы мне и не по вкусу. Сейчас я хотел бы, чтобы вы мне понравились, да не могу, потому что я — человек слабый. То же самое с Элизабет и её сумасшедшей мамашей. Обе они знали, что я — человек слабый, и я терпеть не мог их обеих.

Джозеф посмеялся над шорником, почувствовав к нему жалость и симпатию.