Лансер сказал:
— Разрешите мне сесть.
— Зачем спрашивать? Опять ложь. Вы могли бы приказать мне разговаривать с вами стоя.
Лансер сказал:
— Нет. Можете не верить мне, но это не ложь. Лично я питаю уважение к вам и к вашему посту, но… — он поднес на секунду руку ко лбу. — То, что думаю я, сэр, я, человек известного возраста и с известным грузом воспоминаний, не имеет никакого значения. Я могу согласиться с вами, но это дела не изменит. Военная и политическая система, в которой я работаю, имеет некоторые теоретические и практические установки, и они определены раз и навсегда.
Оурден сказал:
— И эти установки испокон веков оказывались несостоятельными.
Лансер горько рассмеялся.
— Я, как некая человеческая личность с известным грузом воспоминаний, могу согласиться с вами, могу даже добавить, что одна из основных особенностей людей военного образа мыслей и действия — это неспособность учиться, неспособность видеть что-либо помимо кровопролития, кое является их прямой обязанностью. Но я не склонен предаваться воспоминаниям. Шахтера следует расстрелять публично, ибо, согласно теории, это заставит других воздержаться от нападений на наших людей.
Оурден сказал:
— Тогда давайте прекратим этот разговор.
— Нет, мы будем продолжать его. Нам нужна ваша помощь.
Несколько минут Оурден сидел молча, потом сказал:
— Вот как я решил: сколько у вас было пулеметчиков, которые расстреляли наших солдат?
— Да, вероятно, человек двадцать, не больше, — сказал Лансер.
— Хорошо. Если вы расстреляете их, я вынесу смертный приговор Мордену.
— Вы шутите! — сказал полковник.
— Нет, не шучу.
— Вы прекрасно знаете, что это невозможно.
— Знаю, — сказал Оурден. — И то, о чем вы просите, тоже невозможно.
Лансер сказал:
— Я это предчувствовал. Мэром все-таки будет Корелл, — он быстро поднял голову. — Вы останетесь на суде?
— Да, останусь. Алексу будет не так одиноко со мной.
Лансер посмотрел на него и вяло улыбнулся.
— Мы взяли на себя нелегкую работу, не так ли?
— Да, — сказал мэр, самую непосильную работу, какая только может быть. Единственное, чего не достичь никакими силами.
— А именно?
— Вы хотите сломить человеческий дух на веки веков.
Голова Оурдена чуть поникла к столу, и он сказал, не поднимая глаз.
— Вот и снег. И ночи не дождался. Люблю нежный, прохладный запах снега.
Глава четвертая
К одиннадцати часам снег повалил большими мягкими хлопьями, и неба совсем не стало видно. Люди торопливо шагали сквозь снежную завесу, а снег наметало у дверных порогов, наметало на статую на городской площади и на рельсы, проложенные от шахты к гавани. Снег валил и валил, и колеса тележек то и дело заносило на сторону. А над городом нависла тьма, еще более густая, чем снежная туча, над городом нависла угрюмость и сухая, нарастающая ненависть. Люди не задерживались на улице, они открывали двери домов, и двери захлопывались за ними, и казалось, что из-за каждой занавески на улицу смотрят чьи-то глаза, и когда по городу проходили солдаты, взгляд этих глаз — холодный, угрюмый — был устремлен на них. Люди заходили в лавки купить что-нибудь к завтраку, спрашивали то, что им было нужно, получали требуемое, платили деньги и уходили, не обменявшись приветствием с продавцом.