А затем всю ночь лихорадочно работали при свете колеблющихся огней казанцы, стараясь возвести временный оплот вместо разрушенной старой стены городской.

Лишение воды быстро сказалось в осажденном городе. Последние запасы влаги иссякли. Дождевую воду собирали и продавали на вес золота. Но ее не хватало. Тайные запасы воды в ханском дворце тоже были не особенно богаты. А простой народ, те, кто из посадов и окрестных сел бежал в Казань при нашествии русских, эти все прямо гибли от жажды. Иные перебегали к осаждающим. Другие кинулись рыть землю во всех направлениях. Но в колодцах и в небольших источниках, вытекающих из земли, пропитанной кровью, отбросами и трупными остатками, как во всех восточных городах, везде вода была мутная, вонючая, ядовитая, порождающая гибель и чуму среди несчастных, вынужденных утолять свою жажду такой водою… Ужасными, разбухшими, почернелыми трупами был усеян весь город. И убирать даже некому эти тела.

Ожесточение казанцев стало сменяться тупым отчаянием. Только хан и его близкие не теряли надежды. А среди черни казанской рождались все новые и новые слухи, один другого тревожнее.

Не мало поработали при этом и такие люди, которые появились в осажденном городе, побывав раньше в московском стане, где получали щедрые подачки и посулы на большее, если «приведут к покорности юрт» так, чтобы без крови могли русские овладеть Казанью.

Сентябрь к концу идет.

Тихий день осенний, сиявший над измученным городом, тихо догорел, сменяясь тихой, влажной ночью.

Как нарочно, ливни, что ни день проносившиеся здесь в начале осени, теперь прекратились…

Темная, тихая, спустилась сентябрьская ночь. Темно и страшно на улицах Казани, в ее тесных, кривых переулках, на широких площадях. Тени какие-то бродят, шатаются, стеная от жажды и от голода…

Трупным, тяжелым запахом пропитан весь воздух. При малейшем дуновении ветра запах этот доносится и до осаждающих, вызывая тошноту у непривычных.

Но казанцы сами уж притерпелись ко всему. Одержимые голодной бессонницей, крепко затянув животы кушаками, бродят во тьме фаталисты-мусульмане, покорно ожидая смерти.

Вдруг, прорезая тишину, прозвучал какой-то дикий вопль: не то вой зверя, которому нанесли смертельный удар, не то полуподавленное рыдание безумца…

Из ночной темноты, откуда донесся вопль, скоро стала приближаться к толпе тихо толковавших и жалобившихся татар какая-то неясно чернеющая и бегущая человеческая тень, которая и издавала дикие стоны.

– Шейтан! Шейтан! – можно было различить наконец среди завываний, издаваемых беглецом.

Толпа, стоящая среди площади, вздрогнула, заволновалась… С земли поднялись еще другие силуэты…

– Что случилось? Что такое? Не враги ли снова в город ворвались?

– Нет. Это сумасшедший Керим! – успокоил кто-то.

Все знали Керима, который и постоянно отличался странностями, слыл блаженным полудураком, а теперь от лишений и жажды совершенно обезумел. Кто-то, наконец, остановил крикуна, который бежал с выпученными глазами, трясясь всем телом, как избитая, продрогшая собака.

– Что с тобой, Керим? Чего ты испугался? – спросил у бедняка один из толпы, которая быстро собралась к месту остановки безумного.