Херрик снова окинул меня тяжелым, ничего не выражавшим взглядом.

— Нам ведь не нужно знать слишком много, правда, парень? — Отпив глоток, он продолжал:

— Это мне пропела одна маленькая птичка в посольстве. Что еще ты хочешь узнать?

— Продолжайте, — сказал я, когда он умолк.

— Не буду называть источники, — ответил он без всякого выражения.

— Но скажу тебе, парень, что это не новая история. Я уже несколько недель бегу по следу. Посольство тоже пустило своих ищеек. Если хочешь знать, они даже послали одного из разведки втихаря собирать слухи в очередях, которые тут на каждом шагу. Все это оказалось одним большим ляпом. Было чертовски глупо послать тебя сюда. Эти фанатики в Лондоне не хотят слышать слово «пустышка», хотя вся эта история не стоит выеденного яйца.

Я снял очки, посмотрел стекла на свет и надел их снова.

— Ладно, — негромко сказал я, — очень мило, что вы побеспокоились обо мне, но не могу же я вернуться, даже не попытавшись разобраться, верно?

Ведь мне оплачивают проезд, гостиницу и все прочее. Но думаю, — решил я пустить пробный шар, — вы могли бы рассказать мне, что вам удалось узнать.

Это избавило бы меня от утомительной беготни.

— Помилуй Бог, — взорвался Херрик, — ты хочешь, чтобы тебя привели за ручку, так, что ли? — Он прищурил глаза, поджал губы и в очередной раз оглядел меня. — Ну что ж, слушай, парень. Минувшим летом трое русских наблюдателей ездили в Англию на это трижды проклятое троеборье. Чиновники из подкомитетов, которых посылали для проработки деталей плана проведения конных соревнований на Олимпиаде. Я разговаривал со всеми тремя в их огромном Национальном олимпийском комитете на улице Горького, напротив музея Красной Армии. Они видели езду Фаррингфорда на всех соревнованиях, но между ним и событиями в России нет абсолютно никакой связи. «Нет, нет и нет» — вот их единодушное мнение.

— Что ж, — уступил я, — а что вы скажете о русской команде, приезжавшей на соревнования в Бергли?

— До них не доберешься, парень. Ты никогда не пробовал брать интервью у кирпичной стены? Официальный ответ гласил, что русская сборная не имела контактов ни с Фаррингфордом, ни с британским гражданским населением — тем более что они вообще не говорят по-английски. Я заранее был в этом уверен, но промолчал.

— А вы узнали что-нибудь о девушке по имени Алеша?

Услышав имя, Херрик подавился спиртным. Мои слова вызвали у него приступ гомерического хохота.

— Для начала, парень, Алеша вовсе не девушка. Алеша — мужское имя.

Уменьшительное. Как Дики от Ричард. Алеша — производное от Алексей.

— Да ну? — И если ты поверил этому трепу насчет покойного немца и его любовника — мальчишки из Москвы, — можешь выбросить все это из головы. Тебя за одни лишь такие разговоры засунут в кувшин и крепко заткнут пробкой. Здесь гомосексуалистов не больше, чем бородавок на бильярдном шаре.

— А остальные участники немецкой команды? Им вы смогли задать вопросы?

— С ними разговаривали дипломаты. Никто из гансов ничего не знает о делах Крамера.

— А сколько Алеш может быть в Москве? — осведомился я.