Жгучий приступ отчаяния явил всю безнадежность его положения: он совершенно беззащитен, а запах крови сейчас, без сомнения, привлечет собак. Кровь вкусно пахнет для любого хищного зверя, даже если зверь – ездовой пес…

Юозас напряг мышцы предплечий, пошевелил шеей и почувствовал сверлящие уколы игл, впившихся в тело тонкими буравами. Это было все, на что он оказался способен, и страх целиком завладел им. Все чувства и мысли соединились в неистовом желании умереть до того, как собачьи клыки вонзятся в лицо…

Крик теснился в груди, распирал горло, ища выхода, и Юозас замычал… Кричать нельзя. Псы чуют человеческий ужас, а крик, неразумное дитя страха, будоражит хищников, несмотря на сытость. Ведь они сыты?.. Бочки омуля хватило бы жильцам юрты у холма надолго…

Перед глазами замаячил окутанный рваной тьмой вход… или выход? Что бы ни было, это возможность убежать от кошмара жизни. Покачиваясь между бесчувственностью и явью, Юозас остановился у кромки обморока и пришел в себя от гадливости. Кто-то старательно вытирал ему ноздри и губы скользкой столовой тряпкой. От теплой тряпки разило рыбой и плотным нутряным смрадом звериной пасти.

Дыша тухлыми выдохами собаки, взвинченный порывом омерзения, Юозас просипел, почти не открывая рта:

– Уйди…

Белогрудая лайка с бурыми свалявшимися клочьями шерсти на боках настороженно повела глазами в сторону и попятилась с опущенной головой, виляя хвостом, потом на всякий случай ощерилась и глухо заворчала. Черная кожа губ блестела слюной, низкое рычание напоминало рокот моря. Другие собаки будто только и ждали, когда она подаст знак о снятии запрета не трогать человека, забегали в стенках круга.

При мысли о том, что свора вот-вот кинется кромсать его на куски, тело Юозаса непроизвольно содрогнулось под веревками. Стрельнувшая в левое бедро острая боль приостановила новый приступ ужаса. Ногу до колена сотрясли конвульсии, мышцы бедра сократились и окаменели. Побуждение не мозга, а, скорее, инстинкта заставило горло надсадно выхрипеть:

– Пошла вон, мерзкая тварь!

Повиновались обе – боль и собака. Лайка замахала свернутым в калач хвостом быстрее, чуть осела на задние ноги, а голову озадаченно приподняла. Наконец, метнув вопросительно-изучающий взгляд, нервно зевнула и потрусила прочь.

Напряжение в ноге Юозаса спадало тянущими волнами, отдаваясь в обессиленном теле резкими толчками и уколами, пока судорога не отпустила. Кровообращение, кажется, начало восстанавливаться, жидкий огонь жизни окатил взбодренные болью вены. Юозас почти без натуги шевельнул пальцами ног и, ощутив что-то вроде прилива сил, облегченно вздохнул. На сколько минут отстал от него изведавший живой крови пес?..

Поблизости плескала, булькала, струилась вода. Трудно сглотнув, Юозас провел языком по сухому нёбу, смочил остатками слюны губы. В гортани першило и пульсировало, шершавое горло словно припорошило пылью. Юозас чувствовал себя выброшенной на песок рыбой. К тому же звуки воды вызвали в нем желание опростать мочевой пузырь. Собаки подходили к цинковой ванне и, шумно отфыркиваясь, с жадностью лакали холодную влагу, точно стоял знойный день.