— Должно быть, спиртяга жжет дьявольски, — заметил конюх, — раз они сразу вскакивают. Я ж до черта опиата намешал!

К тому времени вернулся Чарли. Братец купил мешочек арахиса и теперь, молча встав позади нас, лузгал орешки.

— Что это со Жбаном? — спросил наконец Чарли.

— Мы вырвали ему глаз, — пояснил я. — Точнее, вот этот человек вырвал.

Братец прищурился, взглянул на морду Жбана и вздрогнул. Потом он предложил мне орешков.

Я зачерпнул горсть. Конюха тоже решили угостить. Он запустил было руку в мешочек, но тут Чарли заметил, что пальцы у него блестят от слизи, и подался назад.

— Лучше я вам отсыплю, ладно?

После того как и с конюхом поделились, мы встали треугольником. (Представьте: три взрослых мужика сосредоточенно лузгают орешки.) Впрочем, конюх не лузгал. Он жрал их только так, целиком, с кожурой. Жбан, стоявший в сторонке, вздрагивал: из опустевшей глазницы по морде стекал спирт. Тут он пустил струю себе под ноги, и конюх, смачно чавкая и хрустя арахисом, обернулся ко мне.

— Буду очень признателен, если заплатишь положенные пять долларов до вечера, — сказал он.

Я вручил ему денежку, и старичок поспешил спрятать монету в кармашек на изнанке комбинезона. Чарли же приблизился к Жбану и заглянул ему в глазницу.

— Надо бы ее набить чем-нибудь.

— Нет, — возразил конюх. — Сейчас на пользу пойдут свежий воздух и промывания спиртом.

— Черт, смотреть-то на него страшно.

— Ну так и не смотрите.

— Не могу, само смотрится… Может, повязку наложим?

— Свежий воздух и промывания, — напомнил старичок.

Я спросил:

— Когда он оправится?

— А вам далеко ехать?

— К золотым приискам к востоку от Сакраменто.

— На пароме поплывете?

— Не знаю. Чарли?

Мой братец бродил по конюшне и чему-то загадочно улыбался. Не иначе пропустил еще стаканчик или все два. Вон какой веселый и дружелюбный. И вопроса моего, как пить дать, не слышал. Ладно, не стану наседать.

— Да, скорее всего, на пароме и поплывем, — сказал я конюху.

— Когда отправляетесь?

— Завтра утром.

— Достигнув приисков, спать собираетесь под открытым небом?

— Именно.

Конюх подумал немного и ответил:

— Слишком рано, конь не оправится.

Я погладил Жбана по морде.

— Так он вроде очнулся уже.

— Я ж не говорю, что конь не дойдет. С виду он крепкий. Однако, будь это моя животина, я бы ее с неделю выхаживал.

Чарли, нагулявшись, вернулся, и я попросил у него еще орехов. В ответ он перевернул мешочек вверх дном. Пусто.

— Где тут самый дорогой ресторан? — спросил братец у конюха. Тот аж присвистнул и почесал одновременно в паху и во лбу.

«Золотая жемчужина» словно купалась в вине: всюду бордовый бархат, над каждым столиком по люстре на сотню свечей; тарелки из тонкого фарфора, приборы из чистого серебра и шелковые салфетки. Обслуживал нас официант. Весь такой расфуфыренный и лощеный: кожа цвета слоновой кости, черный-пречерный смокинг, синие гетры и рубиновая булавка в лацкане, смотреть на которую было больно (так резало глаз отраженным в ее гранях светом). Мы заказали по стейку и вина, предварить которые следовало рюмочкой бренди.

— Замечательно, — произнес официант, несказанно польщенный и обрадованный, и записал заказ в блокнотик. — Просто замечательно.