Еще не разогнувшись, сгорбленный, семеню ближе, проверить – не померещилось ли.
Ирину держат крепко – не шелохнется. Она яростно щерится, снова плюет в меня и снова попадает, но я смахиваю мокрое, едва заметив.
Не померещилось…
Пятно! Круглое! Розовое! Точь-в-точь такое же, как мой знак! И в том же самом месте!
Осторожно трогаю пальцем ее лоб. Тру. Не стирается.
– Давно это у тебя? – спрашиваю шепотом. – Вот это, здесь?
– Всегда…
Удивлена. Мигает.
А я зажмуриваюсь.
Вот оно, пророчество Корнилиево! Се и есть предвещенная им Каиница. Отца убила, жреца убила. Духом неистова, нравом неукротима. Ниспослана мне… кем? Богом или…?
Но эту страшную мысль вытесняет другая.
Доселе я был на свете один, а отныне нас будет двое. Каин нашел себе пару!
О, сколь прекрасен ее лик с очами пылающими и бесстрашными! О, сколь горячо ее чистое дыхание!
А еще Корнилий рек про каинят, чрез коих продлится мой род.
Вот оно, чудо из чудес! А кем ниспослано, про то лучше не думать.
Пытошный дьяк что-то давно уже болбочет, да я не вслушивался. Он старательный, изобретательный, в учении неукротимый, свое дело любит. Предлагает невиданные казни за невиданное преступление – ушибление государева паха.
– …Или еще можно ее на ту ж шипасту проволоку посадить и взад-вперед возить, пока пополам не перепилится. Или вот еще я спознал: в катайской земле великого преступника к доске привяжут, и малым сверлом, потихоньку…
– Корнилия отпустить! – велю я. – За ворота выведите – и пускай идет, куда хочет. Пускай лает меня хоть по всей земле. Волоса только ему все выдерите, на голове и из бороды. Люди его юродом сочтут, ибо плешивых и голомордых пророков не бывает… И вон все отсюда.
Слуги не сразу решаются выпустить мою Каиницу, и я бешено бью посохом в пол.
– Вон!!!
Миг спустя в каморе никого не остается. Только я и она.
О пробуждении
– Ну здравствуй, судьба моя, дщерь священническая, единокровная моя Каиница, с печатью истинной! – провозглашаю я трепетогласно. – Мой-то знак сойдет, а твой нестираем! Богом ты мне ниспослана или Диаволом, но быть нам с тобою вместе, плоть в плоть и душа в душу! Я ждал тебя многая лета, иссыхая, яко путник в знойной пустыне, и сам не ведал о своей жажде!
Развязываю ей путы, а моя Каиница, потирая запястья, смотрит на меня в изумлении.
– Правду про тебя говорят. Полоумный ты.
– Это у меня доселе было пол-ума и пол-души. Ныне же я стану из полоумного полноумным, из малодушного – полнодушным!
Хмурится.
– Ты удумал какую-нибудь особенную казнь, с глумом. Что за мука меня ждет?
– Муку будем делить на двоих, моя суженая, и оттого тяжкое бремя мое станет вдвое легче! Быть тебе, Иринушка, не белочницей, а русскою царицею! Так судило Провидение!
Вот теперь она наконец испугана – вижу. Но мне больше не нужно от нее страха, мне нужно, чтоб и она поняла: се великое чудо, а перед чудом должно, не умствуя, склоняться.
– Ишь, трясется весь, – бормочет она. – И слезы… У тебя горячка. Бредишь. Какая из меня царица? Я не княжна, не боярышня. Опомнись!
В самом деле, я кричу, как бесоодержимый. Надо взять себя в руки.