Этот рыболовный траулер в прошлом был чем-то другим, и скорее всего — принадлежал британскому флоту, ибо серо-свинцовая окраска проступала через гораздо более небрежно наложенный белый колер. Сзади, довольно грубо, при помощи сварки — были приварены приспособления для рыбного лова сетью. В качестве холодильников — использовался небольшой рефрижератор, который замораживал лед, а лед уже бросали в трюмы. Среди траулеров, которые прибывали в Адану каждый день были корабли и похуже и получше, и этот — ничем не отличался от других.

Капитаном и владельцем корабля был Сафар. Он был крещеный турок с северной части Кипра — на Кипре было много турок и некоторые из них приняли христианство, а некоторые — так и остались в исламе. Он не первый раз сюда заходил, привозил рыбу и пару раз — некие другие товары, провозом из Бейрута. Так делали все, даже самые честные. Жили здесь не сказать, чтобы богато и кто хотел жить — тот должен был вертеться.

По крайней мере — порт был знаком Сафару, он знал, у кого можно подзаправиться подешевле, сколько и какому таможеннику принести в конверте и в каком борделе — самые лучшие в городе шлюхи. Бордели здесь, увы, были, и в них в основном работали мусульманки, проданные с Аравийского полуострова на подпольных базарах. Так часто делали, чтобы поднять остальных детей: арабы были нищи как церковные крысы.

Первым на берег — сошел, конечно, сам Сафар. Полноватый, усатый, он посверкивал золотым зубом — признак богатства, его ставили даже те, у кого зубы были в полном порядке. Презрительно кривя нос от запаха солярки и рыбы — он дошел до портконторы, располагавшейся в недавно отстроенном, но уже пошедшем трещинами по штукатурке здании, поднялся на второй этаж, протолкался в толпе галдящих и что-то отчаянно выясняющих грузчиков и зашел в кабинет Боруха Шнеерсона, одесского еврея, которого судьба забросила сюда и который был одновременно и иудеем и мусульманином и христианином. По крайней мере, так можно было подумать.

— Салам

— Салам алейкум, дорогой Сафар… — полагалось бы отвечать «Ва Алейкум ас Салам», но Шнеерсон всегда отвечал именно так — какими судьбами, какими судьбами…

— Да вот… решил остановиться по дороге домой. Движок что-то барахлит.

— Вай, беда какая… перебирать бы не пришлось — Шнеерсон знал все и обо всех и мог поддерживать разговор на любую тему. Обратной стороной этого являлось то, что обмануть его по деньгам было почти невозможно.

— Бер с сыновьями еще работает?

— А как мне работает… на том же самом месте…

Бер — медведь — так звали грузина по национальности, бывшего трюмного машиниста русского императорского флота, осевшего на старости лет здесь. Точнее не совсем на старости… но тут тоже вопросов не задавали…

— Зайду к нему. Чего в городе слышно?

С этими словами — Сафар взял протянутый еврейским делягой стакан с кофе, отхлебнул. Поставил на стол со случайно прицепившейся к нему купюрой.

— Да тихо все. На таможне тишина. Беса нет.

Бесом — звали русского таможенного офицера, который пережил уже четыре покушения. К счастью — работал он не каждый день, да и начал понимать в последнее время, что против общества идти глупо. Глупо ломать систему, которая создавалась годами и в которой заинтересованы все. Гораздо проще — встроиться в нее.