Под строениями, которые требовалось разрушать — понимались, прежде всего, школы и больницы. Еще железную дорогу, которую тянули сюда через горы…
— Каждый из вас должен просыпаться и первым делом совершать ду’а, моля Аллаха о том, чтобы он помог вам разогнать, рассеять и унизить правоверных. Каждый из вас — должен поминать Аллаха всегда как только это возможно. Каждый из вас должен помнить, что тот, кто сойдет с пути джихада — тот лицемер и ему наказание — ревущий огонь ада. Каждый из вас должен помнить, что никто не вправе говорить вам о том, что ваш джихад неправеден, будь то ваш родственник, шейх или амир, или неверный, и лучший ваш ответ — удар мечом по шее. Обрадуйте тех, кто не желает соблюдать нормы шариата мучительным телесным наказанием! Избегайте несправедливости на пути Аллаха — но лишайте неверных и вышедших из ислама имущества, потому что так угодно Аллаху!
Эти слова тоже были сказаны неспроста — потому что открывали дорогу к разбоям и вооруженным грабежам. За которые вообще-то в шариате предусмотрено наказание в виде отрубания руки.
… Убивайте кяфиров, и чем больше вы их убьете, тем больше вам будет награда в судный день! Идите к Адену, и заставьте неверных, и тех, кто вышел из ислама и примкнул к ним покинуть святую землю Аравии. И в завершение — хвала Аллаху, Господу миров и мир, милость и благословение лучшему из его творений, Пророку Мухаммеду и всем его сподвижникам до судного дня.
Стоит перед узкой дорожкой в будущее небольшой строй, говорит свои речи мулла. И только Аллаху известно, что будет дальше…
— Такбир!
— Аллаху Акбар! — выдыхает строй
— Такбир! — кричит мулла изо всех сил
— Аллаху Акбар! — кричат воины джихада, подняв в качестве подтверждении своей принадлежности к исламу указательный палец левой руки. Это означает — Аллах один, и нет ему сотоварища…
— Такбир!!!
— Аллаху Акбар!!! — гремит в горах
* * *
— Такбир!
— Аллаху Акбар!
Рыжий бородач, по имени Лайам О’Нил сторожко обернулся, положив руку на рубчатую, обернутую черной диэлектрической изолентой рукоятку канадского Браунинга. Идущий по тропинке человек — поднял руки шутливо
— Эй, это всего лишь я.
— Не подходи так…
— Перестань, рыжий — рассмеялся Гордон Колдфильд, бывший гвардеец пулеметного полка[143] — ты совсем психом стал.
— Слышишь? — кивнул назад шотландец — станешь от этого психом.
— Эй! Они же на нашей стороне…
— Пока брат. Пока.
Говорить особенно было не о чем. Они стояли над стофутовыми обрывом и смотрели, как солнце красное от крови, не той что пролилась, а той, что обежала пролиться — подстреленным чибисом падает на землю.
— Будешь? — гвардеец достал сигариллы в металлической коробке, внушительно потряс
— Кубинские?
— Они самые, брат. Настоящие Партагас, не фуфло какое-нибудь…
Шотландец помял сигариллу в пальцах
— Знаешь, друг…
— А?
Шотландец сунул сигариллу в рот.
— Да нет. Ничего…
Порт Аден 02 мая 1949 г.
Этот человек подошел к Велехову, когда тот, расплескивая скопившуюся злобу, собирался ехать в город. Третий день он пребывал при штабе походного атамана, третий день — пытался решить вопросы, которые надо было решить — в ожидании, пока вышедший из Басры пароход привезет положенное снаряжение — и третий день чувствовал, как его медленно засасывает мелкая и мерзкая трясина. Все одно и то же — и везде одно и то же. На языке казенном — обюрокрачивание и формализм, на языке казачьем — приличными словами и не скажешь. От любых предложений — открещивались, трясли бородами — мол, к старине надо лепиться, как деды делали, так и нам положено. Хотя пулемет — Хайрем Стивен Максим изобрел почитай полвека назад, и только один хорошо укрепившийся пулеметный расчет с достаточным количеством припасов — способен остановить атаку кавалерийского эскадрона. А самолет — способен только пройдя на низкой высоте, так испугать лошадей, что эскадрон и без единого выстрела станет небоеспособным. Но нет же — все к старине лепятся, не понимая, что еще немного — и казаки станут просто ряжеными, а не военной силой