Петр Дорошенко сложил с себя все гетманские регалии, отдал булаву, и был отправлен под конвоем в Москву. И там пребывал поныне под стражей, но на милостях царских.

Вот только заняв Чигирин, армию пришлось сразу же отводить на левый берег Днепра. Кормить войска было нечем, фураж пропал, местность вокруг разорили. Пушки в крепости никуда негодные, пороха мало, ядер и бомб почти нет. А гетман Самойлович казацкие полки на смену не отсылает, и порох также не выслал. Отписал, что татары на Донце во время набега «огненный припас» на стругах сожгли.

Одни несчастья и нет им конца!

– Что у тебя?

Григорий Григорьевич оторвался от размышлений, увидев, что в комнате терпеливо стоит дьяк Лаврентий Нащокин, переминаясь с ноги на ногу. И видимо, стоит недавно, иначе бы притворно закашлялся. А так лишь глазки потупил, в пол ими уставился.

– Дела странные творятся, княже. Позволь сказать о них?

– Говори, время есть.

– Из обители, что на Святых Горах пришла весточка. «Ляшский князь» Юрась Галицкий, южнее Донца самовольничает, проказы всяческие устраивает. Если ты его, милостивый княже, подзабыл, то оный князек там править изволит по милости великого государя.

Это имя Нащокин злобно прошипел, и Григорий Григорьевич мысленно усмехнулся – до него дошли слухи, что свара с этим князьком обошлась дорого всемогущему боярину Матвееву. Понятно, что послужила поводом, но юный царь Федор Алексеевич выслал главу Посольского приказа в один из сибирских острогов.

– Оный Юрась Галицкий явно крамолу чинит, князь Григорий Григорьевич. Живет в своем стольном городе, что Галичем назвал, и велит владения, которые ему кошевым атаманом дадены, княжеством Галицким именовать всем. И народа у него много больше прибавилось – всех принимает во владения своих и вольными объявляет.

– Он что дурак? Князья и бояре людишками сильны, кои в их крепости обретаются. Юродивый, может быть?!

– Не знаю, княже, – Нащокин поклонился, искательно смотря в глаза воеводы. Но твердым тоном отверг предположение:

– Только не думаю! Мыслю, крамола это – как можно вольность такую объявлять?! Еще ходил оный князек ляшский на татар в поход, полон и обоз богатый у крымчаков отбил, побил нехристей там бессчетно. И все добро с людьми в Галич отвел. И там с казаками дуванил. А невольников освобожденных по домам не распустил.

Ромодановский поморщился – ладно бы воровские казаки так себя вели, запорожцы и донцы. Но князю заниматься присвоением добра несчастных невольников не к лицу. Либо от бедности он это сделал, от безысходности, но все равно для чести княжеской ущерб.

Хотя какой из него князь?!

Одно слово – самозванец!

Или изгой бесполезный!

– Отправь подьячих для расспроса со всем тщанием – кого в сем самозванном княжестве Галицком невольно держат, и к родным селениям не отпускают! Оных сыскать и по доброй воле за счет князька по домам отправить не мешкая! Дам казаков слободских, чтобы в дороге ничего не вышло, могут татары шалить.

– Отправлю немедленно, княже, – Нащокин поклонился в пояс, и промолвил, переминаясь с ноги на ногу. – Беглых еще бы сыскать, не может он их не принимать.