– Да я к ней и близко не подходила! – сердито сказала Вера. – Все здесь это знают.

Судья Уоргрейв выждал с минуту и продолжил:

– Если моя память мне не изменяет, то дело обстояло так – пожалуйста, поправьте меня, если я сделаю ложное заявление. Энтони Марстон и мистер Ломбард перенесли миссис Роджерс на диван, и к ней сразу же подошел доктор Армстронг. Он послал Роджерса за бренди. Затем кто-то спросил, откуда раздавался голос, который мы перед тем слышали. Все пошли в соседнюю комнату – кроме мисс Брент, которая осталась наедине с лежавшей без сознания женщиной.

Два ярких пятна вспыхнули на щеках Эмили Брент. Она перестала вязать и воскликнула:

– Это возмутительно!

Тихий голос продолжал беспощадно:

– Когда мы вернулись в эту комнату, вы, мисс Брент, стояли, склонившись над женщиной на диване.

– Обычное человеческое сочувствие тоже уже считается уголовным преступлением? – вопросила пожилая дама.

– Я лишь устанавливаю факты, – пояснил Уоргрейв. – Затем в комнату вошел Роджерс с бокалом бренди, куда он вполне мог добавить яду еще за дверью. Бренди дали выпить упавшей в обморок женщине, а вскоре после этого ее муж и доктор Армстронг помогли ей подняться наверх, в спальню, где доктор дал ей успокоительное.

– Так все и было, – подтвердил Блор. – Точно. Значит, вне подозрений остаются судья, мистер Ломбард, я и мисс Клейторн.

Голос у него был громкий и торжествующий. Судья, пронзив его холодным взглядом, буркнул:

– Вы так думаете? Но мы должны рассмотреть все возможные варианты развития событий.

Блор онемел. Потом сказал:

– Не понимаю.

– Миссис Роджерс лежит наверху, в своей постели, – начал описывать Уоргрейв. – Снотворное, которое дал ей доктор, начинает действовать. Она, обмякнув, дремлет. Предположим, что в этот момент раздается стук в дверь, кто-то входит и протягивает ей стакан воды и таблетку со словами: «Доктор велел вам выпить вот это». По-вашему, она не выпила бы ее тут же, не задавая вопросов и не раздумывая?

Наступило молчание. Блор переступил с ноги на ногу, нахмурившись.

– Ни одной минуты не верю, – сказал Филипп Ломбард. – Кроме того, никто из нас не покидал эту комнату в течение нескольких часов. Умер Марстон, и мы были заняты.

– Кто-нибудь мог выйти потом из своей спальни, – возразил судья.

– Но тогда с ней был бы Роджерс, – в свою очередь возразил Ломбард.

Армстронг пошевелился.

– Нет, – сказал он. – Роджерс был внизу, убирал после обеда в гостиной и буфетной. Кто угодно мог пройти тогда к ней незамеченным.

– Но, доктор, – произнесла Эмили Брент, – разве женщина уже не должна была крепко спать под воздействием того лекарства, которое вы ей дали?

– Скорее всего, да. Но не обязательно. Когда прописываешь пациенту лекарство впервые, никогда не знаешь, как именно оно на него подействует. Иногда проходит немало времени, прежде чем успокоительное возымеет эффект. Все зависит от индивидуальной реакции пациента на тот или иной препарат.

– А что еще вы можете сказать, доктор? – спросил Ломбард. – Вам-то это на руку, не так ли?

Лицо Армстронга снова потемнело от гнева. И снова тот же бесстрастный тихий голос остановил слова, уже готовые сорваться с его уст: