Он умолк, и даже солнечный свет за окном потускнел. Мне вообще казалось уже, что выгляни я туда — и увижу желтые листья, словно осень не только наступила на нас, но и попрыгала сверху. И неважно, что впереди еще целых тридцать дней беззаботного лета.

— Макс, понимаешь… — я продолжала, зная, что сейчас сама приближаю осень. Каждым своим словом. — Мне не нужна любовь. Ты очень классный, я от тебя без ума, и даже клуб оценила бы в других обстоятельствах. Но я влюбилась, и теперь все иначе. Мне это не нужно. Правда.

— Ася! — Он взял мое лицо в ладони, словно готовясь поцеловать. Но только отчанно смотрел в глаза. — Ну что я могу сделать? Упасть на колени, вырвать сердце из груди, чтобы ты пронзила его кинжалом? Простишь ли ты после этого меня?

— Дело не в прощении… — мне хочется прикрыть глаза рукой от его взгляда, как от яркого солнца. Он сильный, светлый, и он невероятно живой. Очень хочется согреться рядом. Но мне нельзя. — Я не шучу и не шутила, когда говорила, что мне не нужны постоянные отношения. Меня устраивал краткий роман и твоя свадьба, у меня самой времени на развлечения только до сентября. Потом я улетаю в Барселону — там уже оплачен курс в кондитерской школе. После окончания лучшим ученикам достается стажировка в ресторане. А я буду лучшей, даже не сомневайся. И останусь там работать. Нет никакого смысла обсуждать это. У нас слишком разное будущее.

Вот и все, вот и сказала.

Макс застыл.

Опустил голову.

Оперся на стойку двумя руками, по обе стороны от меня.

И молчал так долго, что мне самой стало неловко.

— Почему ты не сказала сразу? — очень тихо спросил он.

— А зачем? Ты сказал, что женишься, я подумала: отлично, не будет тяжелых разговоров. Наступит осень — ты к невесте, я в Испанию. Там горячие знойные парни будут меня с большим удовольствием отвлекать от учебы. Счастливый конец. И даже свадьба.

— Вот я дур-р-р-ак…

Макс тряхнул головой, потер руками лицо.

— Ну… соглашусь. Но и я не лучше, как ты понимаешь.

— Мы так похожи, — нервно усмехнулся он.

— Но смотрим в разные стороны.

— Конечно. Ты на меня, а я на тебя.

И он смотрел.

В теплых глазах больше не сверкали искры, и от этого было больно.

И больно от того, что он стоял невыносимо близко, но я уже поставила точку. Его близость невыносимо манила, но я не имела права даже на…

…вот этот поцелуй.

— Макс… — позвала я беззвучно, едва он отпустил мои губы на свободу.

— Ммм? — Он поцеловал меня в уголок рта.

— Ты слышал, о чем мы тут уже битый час беседуем?

— О чем? — спросил он отвлеченно, касаясь губами виска, скулы, ушной раковины.

— Я уезжаю. А у тебя кофейни. Мы расстаемся.

— Слышал… — шепнул он мне на ухо и продолжил, спускаясь вниз, к шее, дотрагиваясь кончиком горячего языка до тонкой кожи на ключице. И возвращаясь обратно к губам, накрывая их очень нежным, но будоражащим ярким поцелуем.

Я не могу сопротивляться.

Сказать, что мы расстаемся — могу, сесть в самолет — могу, закрыть за ним дверь навсегда — могу.

Не целовать его — нет, не могу.

Это всего лишь поцелуи. Каждый из них может стать последним и потому каждый — целый мир, состоящий из жадной памяти, острого сожаления и неистовой горечи, рожденной из двух слишком сладких месяцев.