Я боюсь смерти. И горжусь своей трусостью. Полное отсутствие физической храбрости заставляет меня жить под постоянной защитой полиции и закона. Именно полное отсутствие физической храбрости и отличает меня от животного.

Быть мертвецом в будущем легко. Труднее быть мертвецом в настоящем. Нужно жить, покуда жизнь не кончится. Говорить спасибо, все время помня, что по-английски «mercy» значит «милосердие». Нет времени на соборование, нет времени обдумать блестящую эпитафию или шикарную остроту, чтобы испустить ее вместе с последним вздохом, – для будущего. Когда смерть наступает внезапно, есть ли у нее будущее?

Клал бы я с прибором на ваше сострадание. Иудеохристианских демократов можно размазать в два счета именно потому, что они сострадательны. Ровно это и хотели доказать воздушные мясники. Отныне у нежных, милосердных либералов-иудеохристиан никто не может чувствовать себя в безопасности. Они хотели, чтобы эти славные баловни судьбы почувствовали, что такое Ненавидеть. Как татуировка на пальцах у Митчема в «Ночи охотника»: LOVE НАТЕ. Ненависть – это любовь.

Иисус подставлял вторую щеку, согласен, Иисус не любил насилие. Но в нем была ненависть, пускай он отрицал это, пускай не высказывал ее, она все равно жила в нем, неумолимая жажда справедливости. А на кресте он поносил весь свет и отрекался от отца. Плевать ему было на сострадание – Иисусу на кресте.

Вдали от тебя сердце мое разбилось, словно окно.

Дизайн-отель «Мёрсер», оформленный французом (Кристианом Льегром), находится в даунтауне, в Сохо, в нескольких кварталах от Всемирного торгового центра, просто я опоздал приехать ровно на год. Новый мэр Нью-Йорка, Майкл Блумберг – которого, как Сильвио Берлускони в Италии, избрали за то, что он – телемагнат, – поставил перед собой две цели: изничтожить всех курильщиков и шум. Его предшественнику удалось выселить проституток с 42-й улицы и бомжей из Виллиджа. Скоро Готхэм Сити станет просто очень большим и чистеньким торговым центром. Остров «Trade center». Курить запрещено – и в барах, и в ресторанах, даже в ночных заведениях. Кое-где запрещено даже танцевать! Вавилонские прожигатели жизни – жалкое меньшинство, вымирающий вид. Навязчивая идея покоя и чистоты кажется бессознательным ответом на заповеди чистоты и добродетели фанатиков-исламистов, этих бородатых тартюфов. Она выдает тревогу метрополии, оказавшейся под угрозой. Когда демократия в опасности, Манхэттен становится… Швейцарией.

Я больше не выхожу из «Мёрсера». Я живу здесь затворником, как Полнарёфф в «Руаяль Монсо». Завтракаю и обедаю в гостиничном ресторане на первом этаже. В 10.18 вечера спускаюсь выпить свою водку с черносмородиновым сиропом в «Сабмёрсер», гостиничный бар. Я живу совершенно один в самом модном здании Нью-Йорка, словно в семейном пансионате в Тоскане. Портье и администраторша одаряют меня жалостливыми улыбками и думают, хватит ли у меланхоличного клиента-француза денег оплатить счет, когда он будет съезжать. Знаменитости, захаживающие в гостиничный бар (Бенисио дель Торо, Аманда де Кадене, Гийом Кане, Тьерри Клеменюк), недоумевают, отчего этот бородатый мужик, напевая в одиночестве песни Кэта Стивенса, записывает малейшие их жесты в маленький черный блокнот. Я методично напиваюсь, валяясь на стильной софе, ни с кем не говорю, часто плачу и думаю о тебе, жалею о тебе.