— И что? Что с того, что вспомнит? Если даже и у меня забыл — что с того? Я что, ее выбросить не мог?

— А с чего бы тебе ее выбрасывать? Куртка-то дорогая, а ты ему не кто-нибудь чужой, ты ему друг! Ты ее отдать должен был, но зачем-то у себя держал. Зачем, Пит?

— Слушай, Надежда… У меня такое чувство, будто я сейчас в дурном сне нахожусь. Ты что, и правда что ль меня убийцей считаешь? На полном серьезе?

— Абсолютно на полном.

— И что, я так на убийцу похож?

— Нет, не похож. Зачем тебе быть на него похожим? Ты убийца и есть. И я все сделаю, чтоб тебе это доказать. Хотя ты и сам все знаешь.

— Ну, давай, доказывай, Даша ты наша Савельева. Или как там правильно, я не помню…

— Васильева. Даша Васильева.

— А, ну да. Прости. Ошибся маленько. А пока ты ничего не доказала, сделай милость, покинь, пожалуйста, мой кабинет, уважаемая частная сыщица, мне работать надо…

Выйдя на утреннюю майскую улицу, Надежда вздохнула с облегчением — дело сделано! Хотя какое такое дело и каким образом оно сделано, она представляла себе слабовато. Ну, обличила она Пита в убийстве, дальше-то что? Конечный результат каков? Убийца ведь должен сидеть в тюрьме! А у нее что получается? Разговоры одни? Сам же он не пойдет в милицию с повинной, это же яснее ясного… Надо, чтоб туда Саша пошел. С заявлением, так сказать, на вновь открывшиеся по делу обстоятельства — и про деда чтоб рассказал, и про немцев с квартирой, и про самолюбивую свою Алису, и про безответную Питову к ней любовь, и про куртку… Только ведь не пойдет он, точно не пойдет. Чистоплюй несчастный. А самого чуть головой в дерьмо не отправили…

Она даже содрогнулась невольно, снова ощутив прежнюю злость на Пита. Это ж каким наполеоновским комплексом страдать надо, чтоб вот так вот, за здорово живешь, взять да и распорядиться чужой судьбой! И жизнью бедного старика тоже. Ради своей рабской любви и распорядиться. А что? Сашу наверняка бы осудили, уцепившись за шикарные доказательства, любезно предоставленные им в руки следствия. И Алиса бы поплакала, наверное, от досады по потерянной в Сашином лице человеческой собственности, а потом бы утешилась… Запросто бы утешилась. Потому как лучше пусть пропадает эта собственность ни за грош, чем кому другому достается. Да уж, знает бедный Пит, как лоб расшибить, служа своему идолу. Вот уж воистину — раб во сто крат подлее своего хозяина. Просто потому, что он по собственной инициативе раб. Быть рабовладельцем отвратительно, но добровольным рабом быть — еще хуже. И прав Саша, что надо постоянно тянуть себя из этого дерьма за волосы, каким бы положительным и трезво-адекватным это рабство ни было. Какие бы высокие цели ни оправдывало. Ну их к черту, эти высокие цели. И без них обойдемся. Гнездо гнездом, а свобода дороже…

Надежда вздохнула прерывисто, подняла, сощурившись, глаза к небу. И даже движение руками сделала — смешное такое, будто взлететь собралась. И сама над собой посмеялась тихонько — тоже нашлась тут, птица-ласточка толстомясая… Птица не птица, а велосипед она себе новый обязательно купит. С первой же зарплаты. Хотя ее еще заработать надо, зарплату эту…