Нетактичный вопрос доктора пустил Кабакова по волнам воспоминаний, и он задумался о Рэйчел. Он вспоминал, лежа в темноте, как у них все началось.

9 июня 1967 года. Кабаков с Мошевским лежат на носилках перед полевым госпиталем в Галилее. Ветер со свистом задувает песок под брезент, и рев моторов заглушает стоны раненых. Военный хирург, как ибис, высоко задирая ноги, перешагивает через кучи соломы, используемые вместо коек, и занимается страшным делом сортировки раненых — на тех, кем стоит заниматься, и тех, кому уже вряд ли поможешь. Кабакова и Мошевского, попавших под ураганный огонь на Сирийских высотах, внесли внутрь шатра, ярко освещенного операционными лампами и аварийными фонарями. Игла вошла в тело, и от нее по мышцам стало растекаться онемение. Над Кабаковым склонились закрытые масками лица. С любопытством чужака косясь по сторонам, он слегка удивился, заметив, что рука, потянувшаяся за свежей парой стерильных перчаток, была женской. Врач-психотерапевт Рэйчел Боумен, постоянно проживающая при Синайском госпитале в Нью-Йорке, добровольно отправилась на войну работать полевым хирургом. Она извлекла пулю, застрявшую в ключице Кабакова.

Он набирался сил в одном из госпиталей Тель-Авива, когда Рэйчел пришла в его палату с послеоперационным обходом. Доктор Боумен оказалась привлекательной женщиной лет двадцати шести, с собранными в пучок темно-рыжими волосами. С самого начала обхода Кабаков не отводил от нее глаз. Ее сопровождали пожилой штатский врач и медсестра.

Медсестра откинула простыню. Доктор Боумен, не заговорив с пациентом, занялась его раной, надавливая пальцами на кожу вокруг нее. Потом рану осмотрел другой врач.

— Прекрасная работа, коллега, — похвалил он.

— Благодарю вас, доктор, но мне доверяют только простые случаи.

— Так это вы меня штопали? — спросил Кабаков.

Она посмотрела на него чуть смущенно, словно сейчас только его заметила.

— Да.

— У вас американский акцент.

— Я американка.

— Спасибо, что приехали к нам.

Неловкая пауза, блеск зрачков. Рэйчел покраснела.

— Спасибо, что вы дышите, — ответила она и вышла из палаты. На лице Кабакова отразилось недоумение.

— Ну, чего уставился, чудак-человек, — проворчал старик-врач. — Тебе понравилось бы, если бы тебя поблагодарили за то, что ты сегодня целый день был евреем? — И он на прощание похлопал Кабакова по руке.

Неделей позже Кабаков, облаченный в мундир, покидая госпиталь, столкнулся с Рэйчел на ступенях у входа.

— Доктор Боумен!

— А, майор Кабаков, рада вас видеть. Выписались? — Она не улыбалась. Ветер прилепил прядь волос к ее щеке.

— Не согласитесь ли вы со мной пообедать?

— Благодарю, но у меня мало времени. Я должна идти. — И она скрылась в дверях.

На две недели, пока Кабаков восстанавливал связь с агентурой вдоль сирийского фронта, он исчез из Тель-Авива. В это же время он предпринял один рейд за линию прекращения огня, отправившись безлунной ночью к месту дислокации сирийских ракетных установок советского производства, которые оставались там в нарушение достигнутого соглашения и, несмотря на присутствие наблюдателей ООН, продолжали угрожать израильтянам. Ракеты одновременно взорвались на своих пусковых столах, обезобразив склон холма громадной воронкой.