— Нельзя! — строго объявляет Степан. — Убьешь его, он безоружный, да еще солдат. Меня же и под суд отдадут. Не могу я стрелять!

— Мудак! — озлобленно говорит ему Саня. — Стреляй, они обосрутся сразу. Мы все в свидетели пойдем, что они твоей жизни угрожали. Не хочешь убить, боишься — стреляй по ногам.

— Не могу! — отрезает Степан. — Не могу.

— Ну, дай пушку мне, — говорит Саня, — мы с пушкой возьмем сержанта.

— Как я могу тебе револьвер доверить, — злится Степан. — Ты что, шутишь?

— Мудак! Ой, мудак! — клянет его Саня.

Их перепалка прерывается взрывом рева и градом камней. На сей раз положение куда более серьезное. Выбежав из-за баррикады, разъяренные солдаты несутся на них. Эди-бэби впервые может их рассмотреть. Лишь некоторые из них в шинелях, несмотря на ноябрьский холод. Не подтянутые ремнями гимнастерки-мундиры висят на них деревенскими рубахами, ворота распахнуты, обнажая белые нижние рубахи, на фоне которых резко выделяются смуглые восточные лица. На правую руку у каждого намотан широкий солдатский ремень с тяжелой литой бронзовой бляхой. Получив такой бляхой в висок или по голове, человек обычно падает без сознания. Драться бляхами нормальный армейский способ. Солдаты бегут прямо на них, вращая в воздухе ремнями.

Саня, Кот и Лева, последний, хромая, поднимают брошенные солдатами булыжники и швыряют их в солдат. Эди-бэби следует их примеру. Толку мало. Как в замедленном фильме, Эди-бэби видит опасно увеличивающиеся смуглые разъяренные рожи.

Как бы для того, чтобы дать Эди-бэби возможность рассмотреть происходящее получше, внезапно подкатывает дотоле не слышный трамвай и вынужденно останавливается, жутко сигналя всеми своими трамвайными курантами, проехать он не может — часть солдат бежит по трамвайной линии, к тому же несколько больших камней лежат прямо на рельсах.

Солдаты уже меньше чем в десяти метрах от укрывшихся среди голых стволов деревьев кучки ребят и милиционера. Дрожащие пальцы Степана прыгают у кобуры.

— Стреляй, мудак, они нас всех замочат, стреляй! — кричит Саня.

Кот одним рывком хватает Степана за руку, хочет отнять револьвер.

Степан отвоевывает свою руку и держит револьвер, вытянув его далеко перед собой. Револьвер трясется в его руке. Степану страшно.

— Стреляй! — кричит Саня.

— Стреляй, пизда! — страшно орет Лева.

— Стреляй по ногам! — кричит Кот.

— Стреляй! — кричит Эди-бэби.

Под малиновый, непрекращающийся звон курантов трамвая старшина милиции наконец несколько раз подряд нажимает курок. Четыре раза «Баф! Баф! Баф! Баф!» грохает в ночном воздухе, и невидные пули все четыре раза выбивают искры из булыжной мостовой прямо у ног и между ног внезапно остановленной орды.

Ребята, сгрудившись за Степаном, видят, как солдаты бегут обратно в темноту, за прикрытие баррикады. За остановившимся трамваем, сыпля искрами, останавливается еще один трамвай и тоже заливается звоном. Двери закрыты, пассажиры прижались к стеклам. Степан стреляет еще несколько раз и меняет обойму. Солдаты укрылись за баррикадой, но не все. Одна крупная фигура останавливается, как бы передумав, издает отчаянный рев «а-а-а-а-а!» и устремляется на Степана и ребят.